Это застряло в памяти

Тётины торопливые шаги, и нам кладут по яблоку для стимуляции мозга. День так и не разгулялся. Вода бежит по оконным стеклам, сад промок, из-под луж кое-где вылезают островки размокшей земли с пучками травы, дорожки совсем исчезли. Даже сосны прогнулись под тяжестью дождя. Забор стоит чёрный, разбухший от воды и роняет крупные мутные капли. Не видно собак. Изредка с поезда, под зонтиком, прохлюпает по грязи усталый дачный муж с авоськами, и уже в пять часов зажигают в домах свет. На соседней даче Роза Марковна, Валькина мама, не заводит патефон. Сырость и мрак угнетающе действуют на чувствительную душу.

Сегодня мы обедаем поздно. За столом тётя без конца делает нам замечания. Бабушка не вмешивается. Она часто теперь болеет, и в доме всем заправляет приехавшая к нам на лето погостить тётя Магда, сестра отца. Дед улыбается, одобрительно поглядывая на стену дождя за окном. Он радуется даже плохой погоде.

– Такой дождик сейчас в самый раз, – сообщает дедушка.

– А если зарядит на неделю? Как наши завтра со станции по грязище доберутся? – бабушка всегда обо всех беспокоится, особенно за маму, потому что она её дочка и потому что она у нас такая нервная.

После обеда чтение вслух. Тётя читает нам «Тараса Бульбу». Она здорово читает, недаром в юности хотела быть артисткой, вот только голос у неё хрипловат. От курения, она говорит. Потом читаем мы с сестрой по очереди. Это для развития речи, объясняет тётя. Она любит всё объяснять по двадцать раз. А дальше начинается самое настоящее издевательство. Тётка приносит мешок с дырявыми чулками и носками и усаживает нас штопать, как она учит – сеточкой. «Прекрасное лекарство от уныния!» – говорит она и энергично шурует в мешке, отбирая нам самые дырявые, конечно. Но если не очень стараться, то можно и пофантазировать немножко.

«…Он едет на велосипеде по дороге, и вдруг сзади на него налетает грузовик и с грохотом скрывается. Велосипед – в сторону, а он лежит на дороге бледный, ни кровинки в лице, и стонет. Я подбегаю, склоняюсь над ним. На мне мамино розовое платье из крепдешина, которое по праздникам надевает тётя Магда. Оно всё развевается, волосы волнами по плечам и тоже развеваются (на самом деле у меня волос наберётся на одну тощую косицу). Он открывает глаза – жив! Я помогаю ему подняться и веду в дом. Он очень слаб, лежит на террасе несколько дней, я ухаживаю за ним, даю лекарства. И вот он совсем поправляется, открывает глаза, смотрит так на меня и говорит: “Я ждал вас столько лет…” Может, месяцев?..»

– Милая моя, что это ты опять застыла? Мечтать будешь потом! Заканчивай чулок! Приду через пять минут, пять минут!

Проявляя требовательность, тётка всё повторяет по два раза. Как я её ненавижу! Пока её нет, ещё попридумываю.

«…Он едет по дороге, и у него с багажника падает книга. Случайно я оказываюсь рядом и поднимаю её. Это “Домби и сын”. Прохладно, на мне мамина белая жакетка поверх голубого платья. Перчатки? Да, пожалуй, и перчатки. Беленькие, из кружевца. (У бабушки одна такая сохранилась, мы в неё наряжаем кошку, вроде как в чепчик.) “Простите, – говорю я маминым голосом, – это ваша книга?” – “Ах да, как я вам обязан, это действительно моя книга…” Нет, не так. Он смотрит на меня и говорит: “Вы? Чему обязан? Я столько лет ищу встречи с вами… вашего внимания… Это моя книга, но не в том дело… Хочу вам признаться… Сказать кое-что… очень важное…”»

– Ну-ка, ну-ка, показывай чулок! Опять всё стянула? Не работа, а брак! Брак! Завтра, моя милочка, переделаешь!

О, мученье! Надо проклятый чулок куда-нибудь зарыть, чтобы завтра она о нём не вспомнила.

– Ужинать! Дети, ужинать! – кричит тётя Магда с кухни.

Наконец-то день кончается.