Это застряло в памяти

Великие пейзажисты писали берёзовые рощи, дубравы, сосновый бор. Их зачаровывала красота лесных чащоб. Левитан изображал на полотне кружевное изящество берёз. Шишкин – величавый строй хвойных деревьев. Да и мне сосны милее. Вид соснового бора наполняет мою душу радостью, как это бывает при встрече с хорошим, дорогим мне человеком. Но и печалью, от которой никуда не денешься. Объяснение тому – жгучие впечатления детства.

Мы тогда снимали дачу в Валентиновке, посёлке по Ярославской железной дороге, расположенном в прекрасном сосновом краю. За дачами была опушка леса, поросшая густой травой, любимое место дачников. Они приходили сюда семьями, и стар и млад, бывало, на целый день. Подстелив старые одеяльца и коврики, загорали, читали, играли в карты, решали кроссворды, нянчили детишек, пичкали их бутербродами и ягодами и сами угощались. Обливались водой из бутылок. Фотографировались. Когда начинало припекать, переселялись под кущи молодых сосенок, за которыми начинался настоящий лес. Считалось, что хвойный дух полезен для здоровья.

Однажды в воскресенье, когда все обитатели дачи были в сборе, хозяин уговорил знакомого фотографа снять нас на этой самой опушке. Мы с сестрой позвали подружек. Фотограф долго нас рассаживал и расставлял, чтобы солнце освещало группу как надо, раза три командовал: «Внимание! Смотреть сюда! Замерли!», но каждый раз кто-нибудь шевелился: хлопал комара, тёр укушенную ногу, чесал нос. Наконец все более или менее замерли, и фотограф нас щёлкнул.

Пожелтевшая фотокарточка запечатлела один из самых счастливых моментов в моей жизни, жаркий день середины июля 1947 года. Нас двенадцать человек. В первом ряду, слева направо, на траве сидят девчонки: Олька, Ника, Валька, моя сестра Саня и я. Все дачницы, за исключением Вальки. Она местная девочка, с соседнего участка. Над нами, во втором ряду, слева направо, стоят – хозяйка дачи с собачкой на руках, хозяин, наш дедушка; бабушка сидит на стуле. Дальше стоит наша тётя, рядом с ней мама и с краю папа. Начинаю вглядываться в подробности.

Олька Кучаева (мы её звали Кучайка, но она это прозвище не любила) – смуглая, весёлая, озорные глаза, от висков заплетены две тугие косы, как у грузинской царевны (Олькин отец грузин). Взгляд смелый, не без лукавства: наверняка задумала каверзу. Ника со смешными хвостиками вьющихся волос, схваченными большими бантами, делает серьёзное лицо: для неё важно хорошо получиться (она будущая пианистка, ей пора привыкать к публичности). Валька, застенчиво улыбаясь, просто смотрит в объектив. Видно, что она светленькая, и глаза ясные, светлые. Вальку еле уговорили сняться – бабка остригла её под машинку (она это делала каждое лето), зато разрешила надеть праздничное голубое платье, под цвет глаз. Сестра моя Саня косится на Ольку – почуяла, что Ольке не терпится вовлечь нас в новую игру, не всегда безопасную. Саня не выносит скуки, потому и учится на двойки-тройки. У меня досада на лице – фотограф слишком долго возится. К тому же я предвижу, что получусь плохо, хотя тётя постаралась: тщательно нас причесала и вплела в косички наши любимые ленты. Вообще это была её идея – запечатлеть на фотоплёнке всё семейство вместе с нашими подружками и хозяевами. Неугомонная Магдаша!

А теперь подробнее ряд, где разместились взрослые. Хозяйка дачи прижимает к себе нечистокровного белого шпица с грязным пузом – ночью прошёл дождик. Хозяин смотрит прямо перед собой. Он рослый, полный, лысоватый дядя с большими натруженными руками, добродушный и смешливый. Рядом с ним дедушка выглядит тщедушным, но он жилистый и крепкий. По крайней мере, он сам так считает. Дед, вопреки команде фотографа, посматривает на бабушку, видно, беспокоится за неё. Его рука лежит на её худеньком плече. Бабушка, обмякнув на стуле, склонила голову, улыбается, смотрит вверх, выше объектива. Тётя Магда, худая, коротко стриженная, похожая на мальчишку, строгими очами глядит, куда велено, однако не упуская из вида нас с сестрой. Задорные искорки в Олькиных глазах её явно насторожили. Мама изображена в анфас. Она опускает в карман платья зеркальце и что-то с надменным видом выговаривает отцу. (Затея тёти её не вдохновляет, и она даёт это понять.) Отец раздражённо отворачивается, прячась за огромными очками.

Я откладываю фотокарточку и погружаюсь в воспоминания. Домысливаю персонажей, которые не запечатлены на фото. Но именно они сыграли главную роль в драме, разыгравшейся тогда на наших глазах. И в моей душе. Возможно, без них, и особенно без Никиты, то лето не стало бы столь памятным для меня.