Это застряло в памяти

Я послушно плещусь под душем, Сашка возится на кухне, запахло кофейком, роскошно живём! Телефон, но Сашка отбрешется, не впервой. Слышу, он орёт не своим голосом:

– Ты, кисуль?! Откуда, не пойму! Что?! Звонила, я не подходил? В ванной был или в туалете! Откуда-откуда? С угла?! С какого угла? Нет, мамуль, подожди! Ты же послезавтра… Чемодан чего? Персиков?! Да на кой они… Нет, лапуль, ты не так поняла! Ты у меня гигант! Стой там, не двигайся! Ни с места! Тяжёлое не поднимай! Тебе нельзя, надорвёшься! Я душ принимал, щас промокнусь… и у твоих ног! Я мигом! Жди там! Что? Красный пикап? Понял! Ясно, мамуль! Лечу!

Сашка мечется по квартире, кидает мне шмотки, колготки, лифчик, сумку, застилает постель, прячет фужер с кубком, бутылки, закуски в буфет, напяливает штаны – белый весь, трясётся, в брючины не попадает, шарит руками по полу, ищет майку, сандалии, и, задыхаясь, бормочет:

– Ой, рыбка ты моя, чуть не накрыла, сука! Назло привалила на два дня раньше, а то я её не знаю! Лапуль, беги по лестнице вверх, пересиди, пережди там, пока за нами дверь не закроется! На такси у тебя хватит? Прости, кисуль. Буду в Москве – прозвонюсь, телефончик у ваших девчонок возьму. Эта падла мою старую записную книжку с телефонами выбросила. Ну беги, с моей ведьмой тебе лучше не встречаться, сама знаешь, птичка моя… – чмок меня куда-то за ухо и вытолкнул за порог, и дверь закрыл; он ещё в ванную успел заглянуть – проверил, не забыла ли я там чего.

Я наверх не пошла пересиживать, а спустилась нормально, как человек, пешком, не на лифте. Хмель как рукой сняло. В гробу я их обоих видала, у них свои игрушки, а я спешу, мне в гостиницу надо, в конце концов. Выхожу из подъезда, темно, но Норкин зад в красной лаковой мини-юбке ни с чем не спутаешь. Наклонилась к шофёру, о чём-то договаривается. Чтобы не платить деньгами, а натурой, в том смысле, что мятыми персиками, а не телом. Жучиха! Юбку сфарцевала, конечно. Тьфу! Благополучная, шикарная Норка, ей многие девчонки в Москве и в Ленинграде завидуют. В начальницы лезет, выездная. Кушай, Сашка, своё большое счастье. Так тебе и надо! Вспомнила, как тебя девчонки прозвали: «скорая помощь», вот как. Мужчины! Правильно девчонки говорят, что в наше время мужики любят только стерв. Проезжают машины, хоть бы кто подбросил до остановки автобуса, полчаса мечусь. Хорошо, таксист остановился, довёз за трёшник до гостиницы, добрый юноша. Сижу опять в своей постели, курю и размышляю. Заснуть бы, думаю, и проснуться в другой жизни, где всё по-человечески, по правде, а счастье – настоящее, не сфарцованное… Может, пора мотать, поискать нормальную жизнь, солидную работу? Тихую гавань, так сказать? Других людей? Ой, телефон! Кто может звонить в полпервого ночи? Том? Нет, это Джон. Первый раз слышу его голос по телефону, чуть было трубку из рук не выронила:

– Маша, мы все в номере Милдред. Решили завершить прощальный вечер у неё. Хотелось бы, чтобы вы были с нами, Маша.

– Не могу, мистер Рустер. Передайте мои извинения, – шепчу, чтобы не слышно было, как прерывается голос.

– Маша, очень вас прошу…

– Не могу, Джон. Устала.

Первый раз назвала его так.

Он долго, долго молчит. И говорит:

– Понимаю, Маша. Простите меня, – и кладёт трубку.

Вот мы и объяснились. Так будет лучше для всех. Ой, не могу.

* * *

Завтрак в семь, перед отъездом куча дел. Я считаю часы: четыре часа, три. Багаж внизу, автобус под вещи, автобус под людей. Выписываю подтверждения, поехали. В автобусе пишу всем, кто просит, мой адрес, точнее – адрес конторы. Мне тоже дают визитные карточки, адреса. Дику я обязательно пошлю красивую открытку с картиной из Эрмитажа. Нельзя его обманывать, он чувствительный, искренний паренёк. Два часа, полтора… Если остались советские деньги, просьба поменять в аэропорту. Час, полчаса… Билеты, паспорта, визы… Десять минут… пять минут… две минуты… одна. Всё. Мне жмут руки, за что-то благодарят – я им, оказывается, устроила праздник. Милдред прижимает к сердцу. Суёт мне в руку что-то блестящее, бижутерию, наверное, да, те самые малиновые клипсы, точно. Медсестрички целуют в щёку и суют колготки – нашли место, где колготки дарить. Вещь нужная, в но́ске летят мгновенно, у спекулянток дорогие, неохота на них тратиться. Я, конечно, вяло сопротивляюсь, так, для приличия. Том обнимает, опускает мне что-то в сумку (бутылку виски?), а открыто – два блока «Уинстона», кури не хочу. Пригодятся по блатным делам. Джон не дарит, а вручает пачку книжек в бумажных переплётах, взятых для чтения во время путешествия. Интеллектуалы! Я так понимаю – это их с Кэрол любимые авторы – Фолкнер и Томас Вульф. А было у них время читать? У Кэрол, может быть. Я переполнена благодарностью, мы обнимаемся, и я целую Джона прямо в губы, на виду у всех! Что такого? Нельзя благодарность выразить?