Это застряло в памяти

Пока Лёля осматривалась, на примусе вскипел чайник. Тётя Паня вернулась с чашками и нарезанным белым хлебом. Принесла большой и маленький чайник с заваркой.

– Вот так мы живём и не жалуемся. В тесноте, да не в обиде. Я, как пришла в Москву, устроилась на работу в Метрострой, жила сперва в женском общежитии, в большой комнате на тридцать коек. Как Феденьку встретила и поженилися, нам дали вот эту комнату в семейном бараке. Тут и коляска помещалась, и детская кроватка. Наша кровать широкая, мы с Феденькой спали после смены как убитые. Любили друг друга сильно, ой как сильно.

Тётя Паня сглотнула слёзы и спокойно продолжала:

– Война, она никого не обошла. Зато есть у меня Коленька и Зинуля. Её люблю не меньше Коленьки. Зинуля мой грех. За него несу наказание, да, Лёль, не спорь.

– У Коленьки ширма красивая, старинная, – сменила тему Лёля.

– Веришь ли, на помойке нашёл. Отчистил, покрасил под красное дерево, материю шёлковую, новую, ему генеральша отдала, ей на халат не хватило. Вишь, там нарисован пруд с камышами и лебеди. Люди даже с соседних дворов приходили смотреть, – охотно, с гордостью объяснила тётя Паня. – И коврик тоже генеральша отдала, не новый, но греет, у нас от пола холодом несёт.

Чай был выпит, и Лёля собралась уходить. Она понимала, что тёте Пане хочется ещё поспать.

– Зря ты тратилася, конфеты покупала. Другой раз приходи без гостинцев.

Тётя Паня проводила Лёлю до выхода из барака, они расцеловались.

* * *

У Дины Михайловны был ученик. Но подходило время будить и кормить старушку, а Дора Михайловна и Боб всё ещё не вернулись. Оставалось надеяться на Дину. Снова всё получилось быстро и просто. В комнате Дины ученик повторял за клавишами гамму до мажор. И затем: «Я люблю вас, я люблю вас, Ольга!..»

Около девяти свекровь вернулась, за ней шёл сын с покупками.

Она стукнула Лёле в дверь:

– Мамочка легла?

Лёля ответила, что легла.

– Замечательно! Прекрасно! – весело отозвалась свекровь. – Мы везде успели, кроме парикмахера. Пришлось записаться на следующее воскресенье.

Но в ту же минуту её прекрасное настроение улетучилось – в комнате Дины под аккомпанемент пианино молодой тенор запел: «Средь шумного бала, случайно…»

Дора Михайловна прошла на кухню и сделала всё, чтобы разрушить музыкальную идиллию в комнате у сестры. Раскладывая продукты по полкам, она громко хлопала дверцей холодильника, сопровождая эту процедуру указаниями для сына, а потом нарочито громко крикнула:

– Ты вымыл руки? Забыл? Сколько раз можно напоминать? Почаще заглядывай в листок при входе! Это и к твоей жене относится!

Затем она прошла в столовую, там что-то спросила у спящей старушки, ответа не получила, вернулась в кухню. Громко лилась вода. Она гремела посудой, варила себе пельмени, металась из кухни в столовую, что-то раздражённо ворчала себе под нос. Боб, улучив момент, смылся в гараж. Хлопнула входная дверь. А в комнате Дины молодой тенор допел романс, и настала тишина. Дора Михайловна вывалила пельмени в тарелку, зазвенела ложкой, что-то достала из холодильника и отнесла свой ужин в столовую. Потом, захватив туда же чайник и купленное сладкое, удалились и плотно, шумно захлопнула за собой дверь. Она любила ужинать в столовой у телевизора в полном одиночестве. Таков был местный ритуал. Странный, с точки зрения Лёли, вовсе не похожий на семейный.

Ближе к полуночи муж вернулся, они с Лёлей сели пить чай в кухне. Боб был зол.

– Японский бог! Как это надоело! Может, поживём у тебя на даче? Я понимаю деда, который всю дорогу куда-нибудь смывался. Дважды в год – в Кисловодск, в санаторий на воды, осенью и весной – в дом отдыха в Ялту. А в промежутках якобы в командировки, каждый раз недели на две. А на самом деле жил это время у старинной любовницы, из бывших, вдовушки, дамы состоятельной, с положением, нестарой, мудрой, спокойной женщины. Отдыхал у неё душой и телом, хе-хе. Чтоб не видеть и не слышать этих вздорных бабёнок. Ёкарный бабай, как же мне этот курятник осточертел… – И прибавил несколько крепких выражений.

Укладываясь спать, он сонным голосом пробормотал:

– Никакой романтики, сплошная физиология. Перистальтика, мамашино любимое слово. Какого хрена я тебя сюда притащил?

Лёля пообещала поговорить с родителями. Она была уверена, что они поймут и, разумеется, не откажут.

Утром в понедельник было всё как прежде: хлопали двери, свекровь упрямым стуком в дверь будила своего сына, он привычно чертыхался, в коридоре кряхтела и постанывала старушка, тётя Паня тащила её в кухню, кормила завтраком, потом в в кресло у окна, в кровать, обратно в кухню и детским голосом всё время приговаривала: «Ой, люли, люли, люли, прилетел голубчик, кушай, бабуля, супчик, гуси прилетели, на головку сели, топ, топ, в кроватку шлёп, спи, бабуля, сладко, дам тебе шоколадку…»

* * *

Шли недели, и ничего не менялось. О прогулке на лыжах пришлось забыть. С родителями Лёля поговорила. Мама с пристрастием оглядела Лёлю:

– Ты заметно похудела. Конечно, можете пожить и у нас, если там… Ты там плохо ешь, как я вижу. В конце концов, у тебя есть свой дом!