Этот дикий взгляд. Волки в русском восприятии XIX века

С точки зрения современной экологии закон 1892 года представляется чрезвычайно недальновидным из-за жесткой категоризации животных в соответствии с предполагаемой полезностью или, напротив, потенциальным вредом и опасностью для человека. При этом совершенно не учитывается, что хищники могут играть значительную роль в крупных природных системах, выходящих за рамки узкой сферы человеческих проблем и интересов. Рассматривая этот закон в более широком контексте, связанном с отношением к собственности и природным ресурсам в России, Екатерина Правилова указывает, что «понятие о полезности в сельской России конца XIX века резко отличается от современных представлений и в большей степени основано на числе человеческих жертв и экономических потерь при взаимодействии человека с дикой природой» [Pravilova 2014: 71]. Однако, как было известно самому Туркину из обстоятельного изучения зарубежного охотничьего законодательства, безоговорочная враждебность к хищникам и особенно волкам была свойственна деятельности по контролю над хищниками, проводимой в ту эпоху в других странах. Помимо вышеупомянутых мероприятий по сокращению численности волков в Европе программы по истреблению хищников набирали обороты в Америке; продолжались они и в XX веке, о чем я скажу в заключении.

Закон 1892 года явился наиболее значительным образцом охотничьего законодательства дореволюционной России, даже учитывая позднейшие попытки усовершенствовать и расширить его. Однако, несмотря на содержавшиеся в нем призывы к сокращению численности хищников, деятельность по истреблению волков в Российской империи так и не достигла того уровня общей координации и государственного финансирования, который представляли себе Сабанеев, Туркин и другие авторы, обращавшиеся к опыту таких западноевропейских стран, как Германия и Швеция. Уничтожением волков по-прежнему занимались члены крупных охотничьих объединений – Московского общества, деятельность которого я описывал ранее, и Императорского общества, имевшего обширную сеть губернских отделений; истребление волков, хотя и бессистемное, велось также на местном уровне, нередко при участии охотничьих объединений и клубов.

В историческом очерке о деятельности Императорского общества, опубликованном в 1898 году, Туркин подчеркивает важный вклад его губернских отделов в истребление хищников, отмечая, что в средней и южной России, как правило, полагаются на псовую и ружейную охоту, а в северных и восточных губерниях отдают предпочтение отраве. Особо он выделяет деятельность Новгородско-Тверского отдела с 1891 по 1897 год, отмечая, что его члены каждый год убивали в среднем по восемьдесят волков и лисиц и по тридцать медведей:

Этот Отдел и словом, и делом показывал, что Общество охоты не должно составлять замкнутую корпорацию, чуждую всему выходящему из пределов спортивных требований. Он ясно понимал, что охотники соединяются в общество не с тем, чтобы, уединившись от жизни, с ее заботами, тревогами и нуждою, предаваться удовольствиям спорта, а с тем, чтобы успешнее приходить на помощь нуждающимся [Туркин 1898: 58].

Несмотря на подобные меры, численность волков в России на протяжении всего имперского периода оставалась стабильной. В своей работе об охотничьем законодательстве в эпоху Романовых, вышедшей незадолго до падения царского режима, в 1913 году, Туркин подчеркивал, что деятельность по борьбе с хищниками в России оставалась недостаточно организованной, а обширные пространства частных земель продолжали служить убежищем для волков, поскольку собственники оберегали свои владения, чтобы охотиться самим, или просто не хотели допускать туда посторонних [Туркин 1913: 146]. Иными словами, в 1913 году, по его мнению, еще сохранялась та самая ситуация, которую описывал Сабанеев в монографии 1880 года. Крупные хищники, прежде всего волки, по-прежнему создавали угрозу для сельских жителей России: «По данным Центрального Статистического Комитета, в 49 губерниях Европейской России с 1870 по 1887 год заедено зверями 1445 человек, а с 1888 по 1908–1200 человек» [Там же: 144].

***