Этот дикий взгляд. Волки в русском восприятии XIX века

Критика Салова, направленная против сугубо частных интересов Саратовского общества охотников, выглядит иронично в свете процитированных ранее восторгов Туркина в адрес Новгородско-Тверского отдела Императорского общества, однако согласуется с сетованиями того же Туркина об отсутствии в России эффективного контроля над хищниками, высказанными пятнадцатью годами позже в его работе 1913 года. Похвала рассказчика немецким охотничьим клубам, с чьей деятельностью он напрямую связывает отсутствие волков в Германии, также соотносится с исследованиями Сабанеева и Туркина, хотя заключительное упоминание «педантической аккуратности» содержит намек, что русская неорганизованность и сосредоточенность на частных интересах обладают своей привлекательностью (в том числе дают возможность охотиться на волков).

По прибытии на охотничий двор рассказчик спрашивает, можно ли ему отправиться вместе с доезжачим Андрианом в ночную вылазку с целью проверки, по-прежнему ли волки находятся рядом со своим логовом (это была общепринятая практика перед охотой на волков). Вдвоем они выезжают в лес, находящийся в десяти верстах от охотничьего двора; светит луна, отдаленные холмы темнеют на фоне ночного неба, чуть ближе мерцают сигнальные огни железной дороги, проведенной в Саратов в 1870 году. Охотники привязывают лошадей на опушке и тихо вступают в лес. Рассказчик повторяет за Андрианом каждое движение; едва дыша, они входят в самую чащу, замечают неподалеку блестящие глаза и ничком припадают к земле. Шепнув «волки!», Андриан приподнимается на одно колено, а потом добавляет: «Мы их ищем, а они нас нашли. Видели?» [Там же: 170]. Через несколько минут волки удалились. Рассказчик спрашивает, угрожала ли им опасность со стороны волков, на что Андриан отвечает: «Коли смирно будешь лежать, так зачем они разорвут… Вот как побежишь от них, ну, тогда другое дело, пожалуй, что бросятся… а лежи смирно – ни за что не тронут» [Там же: 171].

После этой встречи герои выходят на просеку в глубине леса. Там рассказчик становится свидетелем взаимодействия Андриана с волками, когда тот с непревзойденным мастерством воет по-волчьи, заставляя откликнуться целую стаю волков и сам отвечая им, так что голоса человека и волков становятся неотличимы друг от друга:

Подвывание это, начавшееся едва слышными нотами, словно выходившими из-под земли и то где-то далеко-далеко, постепенно усиливалось и наконец переходило в тот заунывный, отчаянный и словно вызывающий к состраданию вопль, который потрясает вас до глубины души. Тут слышались и гремели самые отчаянные ноты, тут было все: и голод, и отчаяние, и тоска [Там же].

Волчий вой Салов описывает чрезвычайно выразительно. Подобно тому как толстовский Данило и другие охотники-крепостные, с которыми мы имели дело в первой главе, служат посредниками между помещиками и природным миром, так и Андриан помогает главному герою рассказа Салова ближе познакомиться с природой, чего тот, вероятно, не смог бы сделать самостоятельно. Кроме того, Андриан столь искусно воспроизводит волчий вой, что охотник-дворянин не может различить, какие звуки издает его спутник, а какие – двое старых и пятеро молодых волков, которые показываются из леса и воют всего в двадцати шагах от того места, где прячется рассказчик, а спустя десять минут снова растворяются в ночи: «…Андриан подхватил его, и два эти голоса словно впустили в беседу, словно принялись обмениваться вопросами и ответами» [Там же: 172]. Трепет, испытываемый рассказчиком при этом диалоге зверя и человека, согласуется с его же признанием, что в волчьем вое, который столь искусно воспроизводит Андриан, слышатся голод и отчаяние, способные даже внушить сострадание к «этим хищникам, не имеющим права жить» [Там же: 171]. Это описанное Саловым звуковое единство, едва не заставившее главного героя усомниться в справедливости безоговорочно враждебного отношения к волкам, характерного для его культуры, напоминает и другие тексты того же времени, в которых обмен взглядами между волком и человеком приводит к похожему размыванию границ, о чем я буду говорить в четвертой главе.