Ева Луна. Истории Евы Луны

Старик, делавший статуи святых, и его внучка остались дома вдвоем. В знак траура они нарисовали краской крест на входной двери и несколько лет носили на рукаве черную траурную ленту. Дед старался заменить жену в повседневных делах, однако жизнь уже не вернулась в прежнее русло. Отсутствие Ампаро разъедало вдовца изнутри, словно тяжелая болезнь. Он чувствовал разжижение крови, путался в воспоминаниях, у него болели кости, а душа наполнялась сомнениями. Впервые в жизни он роптал на судьбу, задаваясь вопросом, почему Бог забрал его жену на небо, а его оставил на земле. С тех пор он уже не мог делать вертепы. Из его рук выходили лишь Голгофы и святые мученики в черных одеяниях. Внучка приклеивала к статуям написанные под диктовку деда таблички с патетическими посланиями к Божественному провидению. Эти статуэтки уже не пользовались спросом у туристов в городе, которые по ошибке принимали вызывающе яркие цвета за более самобытные. Крестьянам тоже больше хотелось преклоняться перед веселыми божествами, потому что единственное утешение в земной юдоли – это вера в то, что на небесах царит вечный праздник. Продать свои поделки старику почти не удавалось, но он упорно продолжал вытачивать статуэтки. В трудах время летело незаметно, он не чувствовал усталости и верил, что еще не поздно. Однако ни любимая работа, ни присутствие внучки не приносили ему облегчения, и он начал втайне, стыдясь самого себя, прикладываться к бутылке. Во хмелю он звал Ампаро и иногда даже видел ее возле печки на кухне. Без хозяйки дом постепенно приходил в упадок: сначала началась эпидемия кур, потом пришлось продать козу, засох огород, и вскоре семья Писеро стала самой бедной в округе. Через какое-то время Клавелес уехала работать в соседнюю деревню. К четырнадцати годам ее тело уже оформилось и дотянулось до своего окончательного роста. Видя, что кожа у девочки не медная, а скулы не выступающие, как у остальных членов семьи, старик предположил, что ее мать принадлежала к белой расе. Вот почему эта женщина подбросила новорожденную дочь к воротам казармы.

Через полтора года Клавелес Писеро вернулась домой с пузом. Лицо ее покрывали темные пятна. Она обнаружила деда в компании голодных собак и двух жалких петухов, бродивших по двору. Старик заговаривался; взгляд его блуждал. Казалось, он давным-давно не мылся. Вокруг царил беспорядок. Хесус Дионисий забросил свой огород и с маниакальным упорством вытачивал фигурки святых, но от былого мастерства мало что осталось. Из его рук выходили бесформенные и угрюмые деревянные статуи, которым невозможно было поклоняться. Их нельзя было продать. Ремесленник складывал их по углам дома, как дрова. Хесус Дионисий настолько изменился, что даже не стал читать внучке нравоучений о том, какой великий грех рождать на свет детей неизвестно от кого. Старик будто и не замечал ее беременности. Он лишь обнял внучку дрожащими руками, назвав ее Ампаро.

– Дедушка, посмотрите на меня! Я же Клавелес. Я пришла не в гости, а навсегда, ведь здесь столько работы… – сказала девушка и отправилась топить печку на кухне, чтобы сварить картошки и согреть воды для купания старика.

Прошло несколько месяцев, и Хесус Дионисий словно пришел в себя после долгого горевания: бросил пить, снова занялся огородом, стал выращивать бойцовых петухов и убирать церковь перед воскресной службой. Он все еще разговаривал с покойной женой и временами принимал внучку за Ампаро, однако к нему вернулась способность смеяться. В компании Клавелес и в предвкушении появления нового члена семьи он снова полюбил яркие цвета и перестал красить фигуры святых в темные тона, тем самым возвращая им шанс занять место в домашних алтарях. Сын Клавелес покинул утробу матери в положенный день в шесть часов пополудни. Прадед сам принял ребенка своими мозолистыми руками. У Хесуса Дионисия в этих делах был большой опыт: он лично принимал роды у своей жены тринадцать раз.

– Мы назовем его Хуан, – сказал самозваный акушер, перерезав пуповину и завернув правнука в пеленку.

– Почему Хуан, дедушка? У нас в семье Хуанов не было.

– Потому что Хуан, то есть Иоанн, был лучшим другом Христа, а этот Хуан будет моим другом. А как фамилия отца?

– Не забывайте: нет у него отца.

– Тогда он будет Писеро: Хуан Писеро.

Через две недели после рождения правнука Хесус Дионисий начал строгать палки для рождественского вертепа – первого со дня смерти Ампаро Медины.

Клавелес и ее дед вскоре поняли, что мальчик не такой, как все. У младенца был любопытный взгляд и подвижность нормального ребенка, но он никак не реагировал, когда к нему обращались, и подолгу бодрствовал, не шевелясь. Врачи в больнице подтвердили, что мальчик глухой и, следовательно, вырастет немым. Доктор сказал, что надежды мало, если только семье не выпадет шанс отдать его в специализированный интернат в городе, где мальчика научат хорошо вести себя и дадут ему профессию, чтобы честно зарабатывать на хлеб и не висеть тяжким грузом на материнской шее.