Евангельские идеалы и исторические реалии церковного пути

Строго говоря, у нас существует четкий библейский критерий подлинности пророчества. И если скажешь в сердце твоем: «как мы узнаем слово, которое не Господь говорил?» Если пророк скажет именем Господа, но слово то не сбудется и не исполнится, то не Господь говорил сие слово, но говорил сие пророк по дерзости своей, – не бойся его (Втор. 18, 21–22).

Таким образом, всякое пророчество, чтобы считаться подлинным, должно предсказать нечто такое, что явно исполнится, и что можно заметить.

Если я предскажу, что в будущем человечество ждут новые войны, что в мире будут голодающие и страждущие люди, что будут бунты и революции, что будут эпидемии болезней, – то ни в коем случае за это не следует считать меня пророком. Я скажу правду, но эту правду знают все и без меня. Знают ее и читавшие Библию, и не читавшие Библию, и согласные с нею, и не согласные, – все хором подтвердят, что это правда. Потому что из этого состоит вся жизнь человечества.

Поэтому, если кто-то скажет, что апокалипсические картины ужасов временами как бы воплощались в реальной истории человечества, то это не признак пророчества. Всякий и без Библии знает, что история человечества ужасна, наполнена бедствиями и кровью, и ничего удивительного в этом нет. Требуется не смакование ужасов жизни, а хотя бы какое-то предсказанное событие, которое сбывается в реальной истории.

Образец дал Сам Иисус, предсказавший гибель Иерусалима и Храма. Предсказал заранее – и все исполнилось, причем именно на протяжении жизни одного поколения: не прейдет род сей.

Я искал и вопрошал толкователей Апокалипсиса: вы можете оттуда дать хотя бы одно реальное предсказание, указать только одно событие, которое потом хотя бы когда-нибудь исполнилось, и так, чтобы это событие можно было заметить и опознать?

Ответ читатель уже знает сам. Ответ отрицательный.

Предсказания библейских пророков, подлинные и сбывающиеся предсказания, отличаются одной особенностью: они в той или иной мере парадоксальны. Предсказывается, а затем происходит событие, которое слушателям пророчества трудно представить. Они не верят в возможность такого события. Это касается разрушения городов, это касается прихода Мессии на ослике, это касается страданий Мессии. И сама парадоксальность сбывшегося события четко врезается в память потомков: да, вот оно, исполнившееся пророчество, событие, которого не должно было бы случиться.

Если мы «предсказываем», что люди и впредь будут друг друга убивать и грабить, а вулканы будут извергаться, то мы не пророки, мы просто повторяем банальности. А подлинное пророчество не банально, в нем есть место парадоксу.

В христианской истории было немало парадоксов. В том числе в той ее части, которая современна Тайнозрителю.

Давайте сформулируем задним числом на языке образов Апокалипсиса парадоксальное и сбывшееся на деле «пророчество», которое никто не посмеет оспорить. Получится примерно так.

И вот на звере багряном сидела некая Жена. И увидел я, что это та самая Жена, облеченная в солнце, та самая, которую дракон искал поглотить, но она сидела на звере багряном, хотя иногда он кусал и рвал ее, но она не уходила с него.

Вот такое пророчество, парадоксальное, но неоспоримое, найдите нам на этих страницах!

А ведь наша констатация (которая не была никогда пророчеством) совершенно справедлива. Это именно указание на церковь Рима, которая уже к концу первого века стала общиной, «первенствующей в любви», наиболее авторитетной во всем христианском мире – и это несмотря на гонения, или, наоборот, даже благодаря гонениям. В реальной истории исполнилось вот это, а не то, что написано в книге.

Согласно Лютеру, лучший толкователь Писания есть само Писание.

А может ли Писание само себя проверять? Может ли оно выдвинуть критерии, по которым можно проверять его отдельные положения и части? И если такой критерий ясно выписан в этом Писании, то может ли быть какое-то табу на его применение в рамках самого же Писания?

Тайнозритель и Евангелист не одно лицо?

Напрашивается вывод: нас завораживает здесь авторство Иоанна Богослова. Мы априори принимаем без всякого размышления, что это тот же самый любимый ученик Иисуса созерцал все эти видения. Но как мы видели, у ранних христиан в этом не было единства, а были глубочайшие сомнения по поводу личности Тайнозрителя. Постараемся теперь их еще раз рассмотреть.