Евангельские идеалы и исторические реалии церковного пути

Если вернуться к размышлениям Дионисия Александрийского, то он первым делом выделяет здесь большое различие в языке. Современный католический исследователь, Станислав Гондецкий, отстаивающий подлинность Апокалипсиса, вынужден сделать такое признание. «Уже Дионисий Александрийский указывает на синтаксические ошибки и варваризмы Откровения, благодаря которым практически повсеместно язык Апокалипсиса считается неполноценным в сравнении с использовавшимся в то время греческим языком (койне). Ни в одном другом греческом литературном памятнике нет такого количества грамматических и синтаксических ошибок. Иногда даже кажется, что автор полностью игнорирует все правила греческой грамматики и синтаксиса. Неимоверное по сравнению с другим новозаветным текстом количество ошибок и неправильного (с точки зрения классического греческого языка) употребления времен в сочетании с возвышенным стилем заставили считать греческий язык Апокалипсиса результатом плохого перевода с арамейского оригинала. Однако это не объясняет стилистических особенностей Откровения, которые скорее являются следствием того, что автор писал по-гречески, думая при этом на иврите. В настоящее время предпринимаются попытки оценивать язык Откровения менее строго, чем ранее. Ошибки и косноязычие объясняются не плохим знанием греческого языка автором или переводчиком, а сознательным стремлением к архаизации для уподобления текста текстам пророков, продолжателем которых считает себя автор» [5, стр. 106].

Как видим, Дионисий Александрийский еще очень мягко выразился о языке Откровения, что Тайнозритель с Евангелистом не имеют «общей буквы». Достаточно ясно подтверждается мысль, что Тайнозритель, пожалуй, в большей степени тяготеет к иудейскому мессианизму, чем к христианской идее о собирании разных народов в Новый Израиль. Вообще-то, у Тайнозрителя печати рабов Божиих ставятся на челе у 144 тысяч израильтян, а про язычников не говорится ни слова. Между тем, Евангелист, рассказавший о призвании самарянки, хорошо помнит слова Иисуса, что Ему надлежит привести к Отцу овец не сего двора, то есть, именно язычников.

Различие языка в таком, уже смысловом масштабе, действительно, должно считаться свидетельством в пользу разного авторства Евангелия и Апокалипсиса.

Еще более серьезный довод состоит в том, что Тайнозритель все-таки не представляется сам своему читателю возлюбленным учеником Иисуса, возлежавшим на персях на Тайной Вечери и стоявшим у Креста. Сам Агнец или Всадник ничего не говорит в видениях своему якобы ученику, которого очень хорошо помнит по житию во плоти (кроме вводных слов, причем таких, которые неуместны в разговоре двух старинных знакомых). Напротив, с Тайнозрителем по делу разговаривает только ангел. Между тем, сами апостолы, желая что-либо возвестить своим ученикам и читателям, не забывали никогда сослаться на свой апостольский авторитет. Если бы Тайнозритель был сыном Зеведея и учеником Иисуса, он хотя бы раз где-то на это намекнул. Но таких намеков нет. Во всем этом Дионисий был совершенно прав, и затронул, действительно, важную проблему.

Итак, нам можно быть уверенными, что имя Тайнозрителя Иоанн. Но откуда взялась сама мысль отождествить его с Евангелистом? Она уходит в непрослеживаемую глубину веков, но, как оказывается, имеет за себя недостаточно серьезных оснований.

Принципиальные расхождения Евангелиста и Тайнозрителя

Вообще говоря, если мы принимаем общее учение Евангелия и апостолов о последних временах, то следует отметить, что с этим общим апостольским преданием Тайнозритель расходится в целом ряде пунктов.

Прежде всего, апостольское учение о последних временах кратко и неинформативно. Более или менее подробно Иисус предсказал падение Иерусалима. А о кончине мира и своем втором пришествии предсказал лишь мировой кризис, который будет ему предшествовать, то есть падение веры и обострение человеческой греховности. Сказал так же и о внезапности своего возвращения, и о том, что его невозможно будет спутать ни с чем. Все это изложено у трех евангелистов в беседе Господа с учениками накануне Тайной вечери.

Апостольское предание здесь добавило существенную деталь, которая в Евангелии звучит лишь намеком. Это предание об антихристе. Намек Иисуса таков: Я пришел во имя Отца Моего и не принимаете Меня, а если иной придет во имя свое, его примете (Ин. 5, 43). Можно отнести это к личности последнего мирового злодея, всемирного правителя. Но точно так же можно отнести и к любому еврейскому зелоту, выдающему себя за Мессию, которых немало было в Иудее и до Иисуса, и после него, и имен, которых даже не сохранила нам история. Или сохранила некоторые из этих имен. За такого лже-мессию вполне сойдет Бар-Кохба, официально помазанный на царство раби Акибой и признанный за Мессию, а затем погибший в бою при подавлении восстания.