Эволюция архитектуры османской мечети

Во-первых, Мехмед II строил в Константинополе мечеть Фатих в качестве «султана Рума»; его правнук Сулейман уже являлся не только правителем региональной державы, но «хранителем двух святынь», халифом и «падишахом ислама», создателем мусульманской империи, объединившей большую часть суннитских земель и объединенной законами (kanunname), основанными на шариате; важно помнить, что если в европейской традиции эпитетом Сулеймана I является «Великолепный» (Magnificent), то для турок он – Kanuni, что обычно переводится как «Законодатель». Медресе при комплексах Завоевателя и Законодателя выполняли разную функцию – если первые готовили преимущественно духовных наставников для присоединенных земель, то вторые должны были выпускать прежде всего администраторов, способных проводить государственно-религиозную политику как в качестве имамов и муфтиев, так и в качестве чиновников и учителей⁶⁴.

Во-вторых, Сулеймание-джами выполняла политическую функцию – служила мечетью «государственной», хункар-мафилем («царским местом»), где султан и халиф давал подданным возможность лицезреть себя на пятничных молитвах, ахутбы (проповеди) с ее минбара являлись барометром политических изменений. Османские историографы, как и их арабские предшественники, неизменно отмечали строительство мечетей не только как личную заслугу, но и как долг султана перед народом⁶⁵. Следует иметь в виду также следование мусульманской традиции соединения дворца и мечети: на плато Третьего холма располагался Старый дворец, роль которого в период возведения Сулеймание-джами была значительнее, чем после завершения дворцового комплекса Топкапы⁶⁶; приближение новой соборной мечети к дворцу демонстрировало единство духовной и светской власти, изначально подразумеваемое институтом халифата.

И в-третьих, – отмеченное исследователями «соломоново начало» (уподобление храму Соломона), уже проявленное в храме Св. Софии⁶⁷ и в полной мере выраженное именно в мечети Сулеймание. Само имя султана-заказчика в данном случае оказывается «парольным», устанавливающим связь номинативную с кораническим пророком Сулейманом (ветхозаветным царем Соломоном) и топологическую – со всем предшествующим храмостроительством⁶⁸. Султан официально именовался «Süleimän-i Zaman» – «Соломон [своего] времени»⁶⁹. Не приходится сомневаться, что османская культура уже была готова если не к осознанию, то к ценностному восприятию аксиологического сопоставления великих храмовых построек. Если обращение султаном Мехмедом II храма Св. Софии в мечеть уподоблялось возвращению Пророком Мухаммадом Каабы в орбиту Единобожия, то халиф Сулейман I так же воспроизводил деяние Соломона, возводя грандиозное место поклонения Единому Богу. Иерусалим с 1517 г. вошел в состав Османского государства; известно, что Сулейман задумывался над «реновацией» Куббат ас-Сахра (воспринимаемого именно как Храм Соломона)⁷⁰, и хотя сакральная топография священного для мусульман аль-Кудса (Иерусалима) не воспроизводилась в Стамбуле, сюда был перенесен топос храма Соломона⁷¹.

Эти обстоятельства заставляют считать Сулеймание-джами памятником уникальным по своему значению. Неудивительно, что местом для ее возведения стал именно Третий холм – высшая точка водораздела между Золотым рогом и Мраморным морем. В южной части вершины холма уже возвышались Баязид-джами, на юго-западной оконечности – Шехзаде-джами, но постановка новой огромной мечети на его северном участке гарантировала доминанту здания в панораме Стамбула, – со стороны Галаты объем Сулеймание попросту заслоняет более ранние мечети, а при взгляде со стороны Мраморного моря становится фоном для меньших зданий. Кроме того, наличие сразу нескольких значимых культовых сооружений на одном холме могло стать дополнительным основанием для сопоставлений с Храмовой горой Иерусалима, где мечеть Аль-Акса и Купол Скалы являются частями единого культового комплекса.