Эволюция как идея

Китай — лишь самый заметный член ряда. А в Японии рыночная конкуренция сыграла примерно ту же роль, что в нынешнем Китае: минимальную на внутреннем пространстве и максимальную вовне. Этим реализован самый важный, по Заварзину (см. 4–12), принцип, важнее рыночного: кооперация внутри государства и защита его интересов вовне. Так направлена активность и других стран Восточной Азии — хозяйственная и научная. Притом в Китае и Сингапуре демократии нет, а в Японии и Индии есть, так что их успешность не стоит выводить из формы правления. Объяснить целиком данный феномен не берусь, но видна параллель роста геополитической активности с этногенезом по Гумилеву, и это уже видно как главное, хотя роль полукровок в истории еще не изучена. Вековая спячка дальневосточных народов окончилась, и виден рост их пассионарности, пока еще, к счастью, не военной.

Главный упрек историков Гумилеву был в том, что тот не смог указать материального фактора, вызывающего рост пассионарности. Упрек едва ли искренний[62]. Вопрос о том, искать ли ей материальное объяснение, зависит от философской позиции. Менделеев не искал объяснения своим рядам, однако подарил науке одну из ее главных ее идей, а материальное объяснение пришло много позже. Или, наоборот: не зная причин эпидемий, видели их в гневе божьем или в кознях колдунов, а причины нашлись позже. Отрицать пассионарность нынешнего Drang nach Westen, не зная причин ни его, ни пассионарности вообще, непрактично и просто неумно.

Теперь о России. На исторической развилке конца 20-го века она выбрала латиноамериканский путь, и пока она его не пройдет, едва ли возможен иной. Это тоже актиреф. Разумеется, стоит всмотреться в опыт стран Латинской Америки, но на сегодня это даст мало, а время не терпит. Россия прискорбно теряет пассионарность, а две пассионарных волны — восточная (культурная) и южная (отнюдь) требуют от нее срочных действий, притом стратегических. Иначе она будет расчленена и поглощена, и ядерное оружие не поможет, ибо неясно, куда его бросать. Выбирать тогда придется разве что покориться.

Drang nach Westen замедлился, упершись в исламский регион, однако заряд активности столь силён, что путь на запад нашелся, как нашел его когда-то Чингисхан. Китай сделал несколько попыток двигаться через Россию, но вскоре его правители поняли, что их усилия утонут в ее вороватой пассивности, и стал осваивать пути через Казахстан (отчасти через Среднюю Азию). Если будущая власть России не явит разумную активность (нынешняя неразумна), то Китай ограничится обустройством Сибири, оставив собственно Россию на растерзание Югу. См. 4–12 и 4–16.

А если явит? Не поглотит ли Китай Россию? Опыт показывает, например, в Африке, что Китай пока что не насаждает свою власть, а лишь использует местные ресурсы и сбывает свои товары. Что будет, так это смешанные браки (в Китае избыток мужчин), так что полукровки могут повысить гаснущую российскую пассионарность.

«Японское чудо» последнего полувека уже заглохло (замечу: японцы в эти годы ни с кем не смешивались), и нельзя не спросить: долго ли продлится китайская экспансия, уже сбавляющая обороты? Политическую часть предсказать невозможно, но биологическая довольно очевидна: два поколения метисации или больше. Это как-никак лучше исламизма, грозящего крушить все и притом скрещиваться с нашими девочками, подростками. Массовое вовлечение девочек в деторождение вернет к жизни двускоростной механизм размножения (см. конец главы 1), что, вероятно, породит новый виток жестокой людской эволюции (4–08, и. 9–16*).

Добавьте к этому ядерную исламистскую угрозу (они-то будут пускать ракеты, не глядя), и станет ясно, насколько Китай лучше. У него устойчивая тысячелетняя идеология — опять важен идеализм. Вместе с Китаем, боящимся, как и мы, исламизма, отразить его нашествие можно. Надолго ли? Нет, но надолго может и не потребоваться: когда-то крестоносцы, едва их остановили арабы, стали разлагаться и вскоре были из Палестины изгнаны. Нашествие народов кое в чем напоминает эволюцию экосистем, и, несмотря на явные натяжки, параллель может быть полезна для поиска путей спасения нашей цивилизации.

Заключение

К сказанному в главе 12 книги 4–16 стоит добавить следующее. Глядя на то, как различно карабкались из ям социализма Средняя Европа, Балтия, Россия и остальные советские республики, как по-разному учли их опыт Китай и Северная Корея, следует признать, что история кое-кого кое-чему учит. Правители Китая, сохранив партию, сделали ее инструментом реформ, а правители Северной Кореи сочли за лучшее сохранить (и ведь сохранили) свою власть, напрочь отринув не только реформы, но и какую-либо «оттепель», понимая, что она их сметет.

Политологи дружны в уверениях, что опыт двух Корей («один народ — две судьбы») гласит о полной зависимости истории от воли вождей в переломные моменты. Но глянем на природу и историю, в ней протекавшую: две Кореи редко бывали одним государством и жили различно.