Эволюция татарского романа

Невоспитанность Габдуллы проявляется и в его отношении к женщине. Как Вафа из повести «Девушка-тюбетейщица» (1900), он губит беззащитных девушек, толкает их на путь разврата, никогда не мучается по этому поводу угрызениями совести. Писатель описывает, как в первую очередь он домогался домашней прислуги: «Немногим удавалось спастись от Габдуллы-эфенди… А бике, зная это, делала вид, что ничего не происходит, и не видела в этом ничего зазорного. Заметив полнеющую фигуру какой-либо прислуги, она начинала изводить ее так, что та была вынуждена уйти от них» (С. 29).

В этой безнравственности Габдуллы автор винит прежде всего Разию-бике, так как «при такой матери Габдулла-эфенди ни в чем себя не ограничивая, беззаботно прожигал жизнь». Вскоре, уже не довольствуясь прислугой, он с друзьями начинает посещать притоны; девушек, приходящих каждую пятницу за милостыней, «заводил в дворовый дом». Для того чтобы оказать на читателя должное воздействие описанием невоспитанности и безнравственности своего героя, автор мастерски использует образные сравнения: «…это было просто тело, которое от полена отличалось лишь тем, что умело ходить, видеть, слышать и имело аристократическую внешность».

Как было сказано ранее, в романе «Нищенка» за основу высокой морали автором берется религиозная этика, нравственные каноны мусульманской жизни. То, что Габдулла вырос невоспитанным и безнравственным, привело к тому, что он перестал уважать религиозные каноны. Несмотря на то что он молится, в мечети и во время праздников слушает проповеди хазретов, все это он воспринимает машинально, услышанное «в одно ухо влетает, из другого вылетает», изученное и услышанное не оказывают никакого воздействия на его душу. В конце романа автор показывает как он превращается в равнодушное, беспринципное подобие человека: «…вот уже много лет он ни о чем серьезно не переживал, никого не любил, много лет – с той самой поры, когда перестал гонять голубей, – ни к кому не испытывал даже враждебных чувств» (С. 36).

В связи с образом Габдуллы в романе появляется другой образ – Мансура. В исследованиях этот образ сравнивают с личностью самого Г. Исхаки. «Я не могу Мансура отделить от самого Гаяза-эфенди. Он создал свой портрет, но сильно идеализированный», – писал Дж. Валиди [29. С. 72].

Позднее Г. Саади продолжил эту мысль: «Здесь мы видим татарскую жизнь с начала ХХ в. и до 1905 г., различные партии, события, молодого, увлеченного блестящими идеалами, татарского интеллигента, живущего разными надеждами, этакого татарского мелкого буржуа-вождя; для человека, хорошо знакомого с историей творчества писателя, тип Мансура трудно отделить от самого автора этого творчества» [130. С. 24]. М. Хасанов также указывает на это созвучие: «В этом образе воплощены многие черты самого Гаяза Исхаки, факты и детали его биографии» [156. С. 17]. На это обратили внимание также Р. Ганиева, Ф. Мусин, Ф. Галимуллин и др.

Учитывая эту близость, мы можем сразу предположить, что писатель возлагает на этот образ иные задачи. И в самом деле, Г. Исхаки в какой-то мере делает его своим рупором и через него выражает свои мысли и мечты. Видимо, поэтому ученые предполагают, что имя и фамилия героя имеют символическое значение. В связи с этим Ф. Галимуллин пишет: «Его имя и фамилия обладают глубоким смыслом. Мансур – значит победитель, Аллаяр – друг Аллаха. Поэтому данный образ воплощает в себе лишь положительные черты» [35. С. 40]. В этом образе автор стремится создать подобный себе тип, который, отбросив личные интересы, свою жизнь целиком посвящает служению народу. Подтверждением того, что герой именно патриот свой нации, являются точно описанные его бытовые условия: «В комнате, размером с могилу, слева стоит деревянная кровать Мансура-эфенди, у окна – стол топорной работы, на подоконнике узкого окна стоят лампа с синим абажуром, чернильница с ручкой. Справа, там, где жившие здесь ранее русские ставили свои иконы, стояли книги Мансура-эфенди на русском, тюркском, арабском, татарском языках. С потолка комнаты, некогда оклеенного белой блестящей бумагой, растрескавшись от жары, с разных мест провисали куски бумаги. Кроме этого, в комнате еще было два деревянных стула и чемодан под кроватью, заполненный бумагами и одеждой Мансура-эфенди. Точно также, как обстановка этой комнаты не была похожа на комнату татарской семьи, так и хозяин ее – двадцатидвухлетний Мансур-эфенди внешне, одеждой, мыслями сильно отличался от других булгарских юношей» (С. 39).

Эта комната живущего в ней с мыслями о свой нации Мансураэфенди превратилась в национально-культурный центр, словно магнитом притягивающий сюда многих. В свое время об этом Дж. Валиди писал: «…эта комната выше изысканных салонов, схожих с ханскими дворцами казанских баев, поскольку здесь живут страдания, радости, надежды и будущее нации. Здесь высказываются самые новые мысли. Здесь обсуждаются самые важные проблемы. Здесь капают самые чистые слезы» [29. С. 73].