Эволюция татарского романа

Далее писатель, обращаясь к внутреннему миру девушки, показывает, как при виде «одетых в лохмотья людей» в душе девушки, впервые пришедшей за подаянием, «забывшей о своем положении», зарождается чувство жалости к ним. Г. Исхаки довольно подробно описывает одежду крестьян, вынужденных из-за бедности, в поисках счастья срываться с родных мест, городской бедноты, их смирение со злой судьбой. В этом аспекте легко обнаружить сходство романа татарского автора с пьесой М. Горького «На дне» (1902), с картинами его босяцких рассказов. Г. Исхаки в изображении народа, не ограничиваясь лишь выражением сочувствия, показывает действительность трагическую, доведенную до границы крайней бесчеловечности.

Приход за милостыней превращается для Сагадат в большое духовное испытание. Оказавшись в толчее, услышав много бранных слов, побитая Сагадат, хоть и сказала себе: «Это будет в последний раз, если сегодня отсюда вырвусь, лучше умру от голода, только попрошайничать не буду», – но уже опоздала. «Физически здоровый, но бездуховный, превратившийся в высохшее дерево», Габдулла, который ничем не занимался, как только совращал девушек-попрошаек, быстро узрел красоту Сагадат, даже через лохмотья. Дальнейшее происходит по привычному для мерзавца сценарию.

Но в кульминационный момент происходит неожиданное для обоих. Сагадат, воспитанная на деревенских нравственных нормах, от «чувств, которых она никогда ранее не испытывала», «прижав голову Габдуллы, долго целовала, словно хотела съесть его». И этот долгий поцелуй произвел на повидавшего немало девушек Габдуллу, сильное и незнакомое впечатление: «Габдулла не понимал, что делает, он забыл о приготовленных деньгах, этот поцелуй так на него подействовал, что он, как и Сагадат, почувствовал опьянение» (С. 68).

Душевное смятение Сагадат по поводу случившегося писатель передает различными средствами. На улице ей казалось, что луна говорит ей: «Пока ты была там, мне было стыдно показаться людям на глаза, а вот ты вышла, и я выглянула из-за облаков». И девушка Зухра, живущая на луне, словно говорит ей: «Ой, Сагадат! Ой, Сагадат!» Откуда-то будто доносился голос отца: «О Аллах, наставь на путь истины!» Даже лестница у дверей казармы, когда Сагадат ступила на нее, загремела и словно сказала: «Я не могу выдержать таких грешниц, как ты».

Муки совести Сагадат, когда она возвращалась в казарму «к себе подобным», еще более усиливались, она в каждом взгляде ощущала либо презрение, либо сожаление к себе. Они уже не относятся к ней, как к прежней Сагадат, «каждый представляет ее себе по-своему». Дальнейшее моральное падение героини предопределяется тем, что она поняла: Габдулла к ней равнодушен. Это лишает Сагадат последней надежды, она даже теряет веру в Аллаха. Теперь она готова совершить любое зло, ни в чем не видит греха.

Почувствовав безразличие Габдуллы, Сагадат, подслушав разговор девушек из «желтого дома», приходит к жесткому решению. Писатель доводит сюжет до кульминационной точки: Сагадат «напрямую через озеро Кабан направляется в сторону желтого дома». Такая перемена в поведении героини созвучна с состоянием Катюши Масловой в романе Л. Толстого «Воскресение». Катюша тоже с того дня, когда Нехлюдов, не останавливаясь, не зная о ее существовании, прошел мимо нее, превращается в другого человека.

Как видим, вступление на ложный путь героинь этих двух произведений – важнейшие пороговые ситуации, которые объясняются человеческим обманом. В целом, этот мотив часто встречается в татарской прозе начала ХХ в. Можно привести в качестве примера рассказ С. Рамеева «Галәветдин хаҗи корбаны Җаек Хәдичә» («Жертва Галяветдина-хаджи – Хадича Уральская», 1909). И здесь героиня Хадича была обречена разделить судьбы Камэр и Сагадат (Г. Исхаки), Ханифы (З. Хади) и др. В то же время следует заметить, что общую ситуацию С. Рамеев освещает по-своему. Когда-то Хадича славилась на всю округу своей красотой, стройностью, скромностью и нравственностью. Поэтому, восхищаясь и любя, ее называли «Хадича Уральская». Слава девушки была так велика, что путники, даже не знавшие ее лично, подавая милостыню, говорили: «Пусть Аллах тебе даст девушку, как Хадича Уральская!» И это пожелание воспринималось как очень большое и значимое» [122. С. 66].