Эволюция желания. Жизнь Рене Жирара

Нас без предупреждения вышвырнуло в эпоху, когда пестрое сборище непонятных людей может объявить войну крупной державе, а затем разбрестись и сгруппироваться заново – никому не подотчетное, без постоянного членства в какой бы то ни было организации. По сути, вину возлагать было не на кого – только на группу транснациональных акторов, которых, возможно, поддерживала расплывчатая группа под названием «Аль-Каида»418, возможно, при поддержке правительства такой-то или сякой-то страны. Ее мотивы были такими же туманными, как и все прочее в связи с ней. Козлов отпущения мы ищем напрасно. «Американцы совершили ошибку, когда „объявили войну“ „Аль-Каиде“, не зная, существует ли она вообще»419, – сказал Жирар.

Если для процесса устремления к крайности мировые войны – настоящая веха, то 11 сентября – начало совершенно новой фазы. «Сегодняшний терроризм все еще требует анализа. Мы до сих пор не уяснили, что террорист готов умереть ради того, чтобы убить американцев, израильтян или иракцев. По сравнению с западным героизмом новшество в том, чтобы обречь на страдания и смерть других людей, а при при необходимости и самого себя»420.

Иногда Жирар говорил мне, что поскольку ислам – религия VII века, то, возможно, в цивилизационном развитии он попросту отстает от Запада на тринадцать-четырнадцать столетий, и аналоги Реформации и Просвещения у него впереди; спустя несколько лет такой взгляд на ислам распространился широко. Я сомневалась, что эти рассуждения подтвердятся на практике. Как-никак мы живем не в мире VII века, и ни один народ не может создать для своей культуры особый «временной пояс», над которым не властны глобальное техническое развитие и мировая экономика. Возможно, Жирар, как и все мы, просто пытался подыскать рациональные объяснения. «Видение истории, привычное нам… не принимает в расчет того, что все это угрожает и бросает вызов Западу в целом. Мы вынуждены говорить „все это“, потому что толком не знаем, с чем имеем дело»421, – растолковывал он. Жирар уверял, что нельзя объяснить это одним лишь ресентиментом, но его роль определенно была весьма велика. Фуад Аджами, ливанский ученый и лауреат Мак-Артуровской стипендии, прозванной «грантом для гениев», писал в «New York Times» о поколении, которое заплутало где-то между западным консюмеризмом и традиционным благочестием, и не сумело примирить сверхсовременный западный мир, куда оно жаждет пробиться, с ценностями, в духе которых было воспитано. Перед тем как взойти на борт самолета «American Airlines», Мухаммед Атта несколько дней пил водку и резался в видеоигры, одновременно взыскуя мусульманской духовной чистоты и благословения свыше. Стремление к чистоте заставляет вспомнить еще одного «Неподкупного» и еще одну цитату из Паскаля: «Человек не ангел и не животное, и несчастье его в том, что чем больше он стремится уподобиться ангелу, тем больше превращается в животное». Аджами писал:

Магнетическая сила американской империи распространилась на его страну. Он приехал сюда с домыслом и с претензией. Мы вторглись в его мир; он разорвет в клочья мирное существование нашего. Покорить этот хваленый мир толком не удалось; в таком случае неплохо бы сбить с него спесь, принизить его.

Вероятно, вербовщики справились со своим делом без труда – даровали Атте сознание его миссии, способ искупить вольности, которые он позволил себе на Западе, а также снабдили материальными средствами, чтобы он жил жизнью организатора заговоров. На этом стыке между исламской цивилизацией и более раскрепощенной западной культурой сформировалась некая гибридная разновидность422.