Читаем Эволюция желания. Жизнь Рене Жирара полностью

В новом столетии подпольный человек Достоевского рождается заново, уже с иным культурным багажом. Мухаммед Атта – он возглавлял группу исполнителей терактов 11 сентября и пилотировал один из двух угнанных авиалайнеров423 – родился в египетской семье среднего класса. «Сама мысль о том, что последние три дня до атаки он провел в барах со своими сообщниками, ошеломляет, – заметил Жирар. – Есть в этом что-то мистическое, завораживающее. Кто заглянет в души этих людей, кто спросит, кто они и какие у них мотивы? Что мог значить для них ислам? Что значило убить себя ради него?»424 Раздиравшие людей в кабине лайнера противоречивые желания, возникшие к тому же в культурах, во всем далеких от родины этих людей, и подогретые рекламой, массмедиа и повседневной жизнью наших крупных городов, запустили в их психике цепную ядерную реакцию.

Атта и ему подобные – новые Раскольниковы, рабы своего желания, а это желание внутренне противоречиво и само себе портит себе игру; вот почему они намерены уничтожить то, что жаждут заполучить и вместе с тем ненавидят. Также можно было бы утверждать, что ИГИЛ425 – не более чем старый нигилизм в глянцевой обертке из новых технологий; двадцатитрехлетний Ариб Маджид из Мумбаи – он отправился в Ирак, чтобы вступить в ИГИЛ, а потом вернулся на родину, – жаловался: «Священной войны там тоже не было, и никаким поучениям из священной книги не следовали. Бойцы ИГИЛ изнасиловали там много женщин»426. Кто заглянет в души этих людей?

«После 11 сентября наше спокойствие было потрясено, но очень быстро восстановилось, – сказал Жирар Шантру. – Эта вспышка осознавания длилась какую-нибудь долю секунды: что-то случилось, мы это почувствовали. Но затем прореха в нашей уверенности в собственной безопасности была снова прикрыта завесой молчания. В этом западный рационализм напоминает миф: мы ожесточенно отказываемся замечать катастрофу. Мы не можем и не желаем видеть насилие как оно есть. Единственный способ ответить на вызов, брошенный нам терроризмом, – радикально изменить наш образ мышления»427. И добавил: «Нам предстоит огромная работа»428. Эти слова написаны более десяти лет назад. Сомневаюсь, что с тех пор «огромная работа» действительно проделана и сегодня мы понимаем больше, чем тогда.

Он обозначил несколько вопросов, на которые нам необходимо найти ответ: «Быть готовым заплатить собственной жизнью за удовольствие видеть, как умирает кто-то другой, – для нас нонсенс. Мы также не знаем, есть у этого явления какая-то особая психология или нет. Нам нечего об этом сказать, мы совершенно бессильны. Нам не дано даже это документировать, ибо терроризм – совершенно новая ситуация, эксплуатирующая мусульманскую традицию, но неизвестная классическим исследованиям ислама. Даже с мусульманской точки зрения нынешний разгул терроризма есть нечто невиданное. По сути, это современная попытка противостоять самому могущественному и утонченному орудию западного мира – технологии. Но каким образом терроризм это делает, не понимаем ни мы, ни даже, быть может, адепты классического ислама».

Недостаточно просто осуждать теракты, ведь подобные мысли, служащие нам для самозащиты, не свидетельствуют о желании что-то понять. «Часто мы даже не хотим ничего понимать, желая сами себя успокоить»429.

* * *

«Никогда больше», – поклялись мы себе после 11 сентября. Думали, что худшее осталось позади, но даже когда мы начали привыкать к новому миру, этому царству неопределенности, в далеких странах назревали новые адские ужасы. Память о самом опустошительном теракте на американской земле постепенно поблекла. Это событие низвели до негласной нормы. В интервью 2008 года Жирар сказал, что тогда «все соглашались, что это событие крайне необычное, новое и ни с чем не сопоставимое. Думаю, теперь многие с таким тезисом не согласятся. Из-за войны в Ираке отношение американцев к 11 сентября, увы, подпало под влияние идеологии. Заострение внимания на 11 сентября стало расцениваться как „консерватизм“ и „алармизм“… Да, я считаю это событие основополагающим, и умалять его значение сегодня фундаментально неверно, – продолжал он. – Нормальное желание проявлять оптимизм, не замечать того, что с точки зрения насилия наше время уникально, – это желание хвататься за любую соломинку, сделать так, чтобы наше время казалось лишь продолжением насилия ХХ века. Я лично считаю, что это новое измерение, новое глобальное измерение. То, что пытался сделать коммунизм – вести воистину глобальную войну, – свершилось, и теперь это происходит взаправду»430. Одним субботним днем в середине ноября, спустя тринадцать лет после 11 сентября, сторонники самопровозглашенного «Исламского государства» намекнули, что будет опубликован новый видеоролик с английским переводом, – и вскоре после полуночи он появился в интернете.

Перейти на страницу:

Все книги серии Интеллектуальная история

Поэзия и полиция. Сеть коммуникаций в Париже XVIII века
Поэзия и полиция. Сеть коммуникаций в Париже XVIII века

Книга профессора Гарвардского университета Роберта Дарнтона «Поэзия и полиция» сочетает в себе приемы детективного расследования, исторического изыскания и теоретической рефлексии. Ее сюжет связан с вторичным распутыванием обстоятельств одного дела, однажды уже раскрытого парижской полицией. Речь идет о распространении весной 1749 года крамольных стихов, направленных против королевского двора и лично Людовика XV. Пытаясь выйти на автора, полиция отправила в Бастилию четырнадцать представителей образованного сословия – студентов, молодых священников и адвокатов. Реконструируя культурный контекст, стоящий за этими стихами, Роберт Дарнтон описывает злободневную, низовую и придворную, поэзию в качестве важного политического медиа, во многом определявшего то, что впоследствии станет называться «общественным мнением». Пытаясь – вслед за французскими сыщиками XVIII века – распутать цепочку распространения такого рода стихов, американский историк вскрывает роль устных коммуникаций и социальных сетей в эпоху, когда Старый режим уже изживал себя, а Интернет еще не был изобретен.

Роберт Дарнтон

Документальная литература
Под сводами Дворца правосудия. Семь юридических коллизий во Франции XVI века
Под сводами Дворца правосудия. Семь юридических коллизий во Франции XVI века

Французские адвокаты, судьи и университетские магистры оказались участниками семи рассматриваемых в книге конфликтов. Помимо восстановления их исторических и биографических обстоятельств на основе архивных источников, эти конфликты рассмотрены и как юридические коллизии, то есть как противоречия между компетенциями различных органов власти или между разными правовыми актами, регулирующими смежные отношения, и как казусы — запутанные случаи, требующие применения микроисторических методов исследования. Избранный ракурс позволяет взглянуть изнутри на важные исторические процессы: формирование абсолютистской идеологии, стремление унифицировать французское право, функционирование королевского правосудия и проведение судебно-административных реформ, распространение реформационных идей и вызванные этим религиозные войны, укрепление института продажи королевских должностей. Большое внимание уделено проблемам истории повседневности и истории семьи. Но главными остаются базовые вопросы обновленной социальной истории: социальные иерархии и социальная мобильность, степени свободы индивида и группы в определении своей судьбы, представления о том, как было устроено французское общество XVI века.

Павел Юрьевич Уваров

Юриспруденция / Образование и наука

Похожие книги

Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище
Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище

Настоящее издание посвящено малоизученной теме – истории Строгановского Императорского художественно-промышленного училища в период с 1896 по 1917 г. и его последнему директору – академику Н.В. Глобе, эмигрировавшему из советской России в 1925 г. В сборник вошли статьи отечественных и зарубежных исследователей, рассматривающие личность Н. Глобы в широком контексте художественной жизни предреволюционной и послереволюционной России, а также русской эмиграции. Большинство материалов, архивных документов и фактов представлено и проанализировано впервые.Для искусствоведов, художников, преподавателей и историков отечественной культуры, для широкого круга читателей.

Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев

Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное