Читаем Эволюция желания. Жизнь Рене Жирара полностью

О самых мрачных вещах он говорил жизнерадостно, затем делал паузу и произносил, изящно взмахнув рукой (вот один из немногих случаев, когда я наблюдала, что он вообще обращает внимание на свою аудиторию): «Скажите людям, чтобы не пугались: Жирар интересуется апокалиптическими элементами в современной мысли. Это не значит, что он дни и ночи напролет грызет ногти, дожидаясь конца света. Его эстетический интерес сосредоточен на этой черте современной психологии; это требуется, чтобы людям не казалось, что по своим интересам я тоталитарист, – нет, я могу замечать и другое. В некотором роде, если взять это в кавычки, людям будет легче это принять».

Рецензии на «Завершить Клаузевица» появились в «Le Monde», «Figaro» и других изданиях, за первые три месяца разошлось двадцать тысяч экземпляров. «Ее приняли прекрасно, – сказал Шантр. – Все журналисты понимали, что Рене написал важную книгу по истории», – книгу о том, как франко-германские отношения сформировали и разрушили Европу эпохи модерна.

Как рассказывал мне Хамертон-Келли, ажиотаж в обществе был настолько велик, что в Париже к Жирару ежедневно приходили журналисты, а сам Хамертон-Келли испугался за его здоровье. Возможно, это преувеличение, но оно указывает, какая острая полемика развернулась тогда вокруг книги: ее цитировал даже тогдашний президент Франции Николя Саркози. Но когда Жирар вернулся в США – страну, которая была для него второй родиной вот уже шестьдесят лет, – в кампусе Стэнфорда его уже никто не замечал на улице и не узнавал в лицо.

Глава 14

Terra Incognita

…Мыстаримся,И мир становится все незнакомее,Усложняются ритмыЖизни и умирания…Т.С. Элиот, «Ист Коукер» 

Одна и та же сентенция, начертанная краской из баллончика, вновь и вновь появлялась на стене дома с башней в Тюбингене: впервые кто-то вывел ее в далеком 1981 году, когда после необычайно суровой зимы повеяло весной. С годами эта фраза на швабском диалекте, изображенная обычно старинным «шрифтом Зюттерлина», стала своего рода достопримечательностью, полюбившейся туристам, так что соскребать граффити перестали. Der Hölderlin isch et verrückt gwae – в вольном переводе «Гёльдерлин не был психом».

Факт помешательства Фридриха Гёльдерлина – он родился в 1770-м, в 1843-м скончался в безвестности, но затем занял огромное место в немецкой поэзии – долгое время не подвергали сомнению, так что версию, что он сохранил рассудок, разделяли немногие. Но у нее появился неожиданный сторонник – Рене Жирар. Если не считать недолгого увлечения Сен-Жон Персом на заре научной карьеры, поэзия никогда не вызывала у него особого интереса. Но последние годы своей жизни Жирар провел с томиком Гёльдерлина.

Жирара пленило франкоязычное издание 1967 года из серии «Pléiade», которое он постоянно читал и перечитывал. «Открытие Гёльдерлина имело для меня решающее значение», – говорил он. Это открытие было связано с периодом его плодотворного труда в Буффало. Жирар продолжал: «Я читал его в самый активный период своей жизни, в конце 60-х годов, когда только начинал разрабатывать свою теорию и попеременно впадал то в экзальтацию, то в депрессию»432. Эти перепады настроения весьма напоминают переживания эксцентричного Гёльдерлина. Этот загадочный поэт упомянут в нескольких трудах Жирара, но самую поразительную, хотя и эпизодическую роль он сыграл в «Завершить Клаузевица» – его последней книге.

Перейти на страницу:

Все книги серии Интеллектуальная история

Поэзия и полиция. Сеть коммуникаций в Париже XVIII века
Поэзия и полиция. Сеть коммуникаций в Париже XVIII века

Книга профессора Гарвардского университета Роберта Дарнтона «Поэзия и полиция» сочетает в себе приемы детективного расследования, исторического изыскания и теоретической рефлексии. Ее сюжет связан с вторичным распутыванием обстоятельств одного дела, однажды уже раскрытого парижской полицией. Речь идет о распространении весной 1749 года крамольных стихов, направленных против королевского двора и лично Людовика XV. Пытаясь выйти на автора, полиция отправила в Бастилию четырнадцать представителей образованного сословия – студентов, молодых священников и адвокатов. Реконструируя культурный контекст, стоящий за этими стихами, Роберт Дарнтон описывает злободневную, низовую и придворную, поэзию в качестве важного политического медиа, во многом определявшего то, что впоследствии станет называться «общественным мнением». Пытаясь – вслед за французскими сыщиками XVIII века – распутать цепочку распространения такого рода стихов, американский историк вскрывает роль устных коммуникаций и социальных сетей в эпоху, когда Старый режим уже изживал себя, а Интернет еще не был изобретен.

Роберт Дарнтон

Документальная литература
Под сводами Дворца правосудия. Семь юридических коллизий во Франции XVI века
Под сводами Дворца правосудия. Семь юридических коллизий во Франции XVI века

Французские адвокаты, судьи и университетские магистры оказались участниками семи рассматриваемых в книге конфликтов. Помимо восстановления их исторических и биографических обстоятельств на основе архивных источников, эти конфликты рассмотрены и как юридические коллизии, то есть как противоречия между компетенциями различных органов власти или между разными правовыми актами, регулирующими смежные отношения, и как казусы — запутанные случаи, требующие применения микроисторических методов исследования. Избранный ракурс позволяет взглянуть изнутри на важные исторические процессы: формирование абсолютистской идеологии, стремление унифицировать французское право, функционирование королевского правосудия и проведение судебно-административных реформ, распространение реформационных идей и вызванные этим религиозные войны, укрепление института продажи королевских должностей. Большое внимание уделено проблемам истории повседневности и истории семьи. Но главными остаются базовые вопросы обновленной социальной истории: социальные иерархии и социальная мобильность, степени свободы индивида и группы в определении своей судьбы, представления о том, как было устроено французское общество XVI века.

Павел Юрьевич Уваров

Юриспруденция / Образование и наука

Похожие книги

Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище
Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище

Настоящее издание посвящено малоизученной теме – истории Строгановского Императорского художественно-промышленного училища в период с 1896 по 1917 г. и его последнему директору – академику Н.В. Глобе, эмигрировавшему из советской России в 1925 г. В сборник вошли статьи отечественных и зарубежных исследователей, рассматривающие личность Н. Глобы в широком контексте художественной жизни предреволюционной и послереволюционной России, а также русской эмиграции. Большинство материалов, архивных документов и фактов представлено и проанализировано впервые.Для искусствоведов, художников, преподавателей и историков отечественной культуры, для широкого круга читателей.

Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев

Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное