Читаем Эволюция желания. Жизнь Рене Жирара полностью

Через несколько лет я призадумалась: а что, если история семьи Угурляна побудила его «вчитать» во фразу Жирара что-то, чего в ней не содержалось? Что, если интерпретация Угурляна подсознательно была для него самого способом почтить память своих родных? Если так – надеюсь, на этих страницах я тоже, даже в отсутствие доказательств, почтила их память.

В конце концов я нашла инцидент с линчеванием, о котором, возможно, говорил Угурлян; нашла почти случайно, читая интервью Жирара «Der Spiegel». Его спросили, был ли он лично жертвой насилия. Он ответил: «Единственный раз в жизни я столкнулся с таким явлением, как угроза насилием, во времена, когда в Алабаме еще действовала сегрегация. Мы сфотографировали черных и белых вместе у стойки бара, и эти люди внезапно сбились в банду против нас»117. Хотя в немецкоязычной публикации употреблены очень сильные выражения, Жирар, по-моему, подразумевал лишь, что эти люди среагировали враждебно и были настроены вступить в противостояние, – ничего серьезнее. Насколько мне известно, это единственный раз, когда он упомянул о подобном инциденте, и больше никто, по-видимому, об этой истории не упоминал. В свете тогдашних «законов Джима Кроу» сборище людей разных рас, возможно, было противозаконным – и вся та компания, наверное, сильно перепугалась.

* * *

Жирар вскоре исправил оплошность, допущенную в Индиане: защитив диссертацию, принялся писать статьи по литературоведению и историографии. Но шестеренки издательского процесса в научной среде вращаются неспешно, и такие публикации, как «История в творчестве Сен-Жон Перса» в «Romantique Review» (1953), «Франц Кафка и его критики» в «Symposium» (1953) и «Валери и Стендаль» в «Publications of Modern Language Association of America» (1954) увидели свет, когда он давно уже покинул Индиану.

Анри Пейр, земляк по Авиньону, выручил его, как выручал и многих других. После года преподавания в Университете Дьюка Пейр поспособствовал назначению Жирара на должность ассистент-профессора в колледже Брин-Мор в Пенсильвании. Эту должность Жирар занимал, пока в 1957-м его не пригласили в Университет Джонса Хопкинса – и с этого, как мы увидим в следующей главе, начался один из судьбоносных периодов его жизни. Чтобы ознакомиться со взглядами на межрасовые отношения в эпоху, которую многие позабыли (а те, кто помоложе, помнить не могут), приведем письмо, которое Пейр написал своему коллеге Уитни Грисуолду через год после того, как Жирар перебрался с Юга в Брин-Мор:

Мой дорогой Уит, мы взяли на французскую кафедру помощником преподавателя негра Алвиса Тиннена, который жил во Франции, хорошо овладел французским, затем был принят здесь в нашу юридическую школу, перешел в магистратуру по специальности «преподавание французского языка», окончил магистратуру, а затем начал писать диссертацию по французскому языку.

Он прекрасный человек и джентльмен, тактичный и энергичный… Однако мне хотелось сказать тебе несколько слов об этом назначении на случай, если тебя будут о нем расспрашивать. Я также хотел удостовериться, что ни ты, ни миссис Грисуолд, ни кто бы то ни было не почувствуют себя неловко, если мы пригласим Тиннена с супругой к вам на чаепитие для новых преподавателей 24 октября. Если ты предвидишь какую-либо неловкость – просто дай мне знать, а я, разумеется, никому об этом не скажу и найду какой-нибудь не бросающийся в глаза способ не включать в круг приглашенных этого нового «колоритного» коллегу118.

Глава 6

В его приятной компании

Любое желание – это желание быть.

Рене Жирар
Перейти на страницу:

Все книги серии Интеллектуальная история

Поэзия и полиция. Сеть коммуникаций в Париже XVIII века
Поэзия и полиция. Сеть коммуникаций в Париже XVIII века

Книга профессора Гарвардского университета Роберта Дарнтона «Поэзия и полиция» сочетает в себе приемы детективного расследования, исторического изыскания и теоретической рефлексии. Ее сюжет связан с вторичным распутыванием обстоятельств одного дела, однажды уже раскрытого парижской полицией. Речь идет о распространении весной 1749 года крамольных стихов, направленных против королевского двора и лично Людовика XV. Пытаясь выйти на автора, полиция отправила в Бастилию четырнадцать представителей образованного сословия – студентов, молодых священников и адвокатов. Реконструируя культурный контекст, стоящий за этими стихами, Роберт Дарнтон описывает злободневную, низовую и придворную, поэзию в качестве важного политического медиа, во многом определявшего то, что впоследствии станет называться «общественным мнением». Пытаясь – вслед за французскими сыщиками XVIII века – распутать цепочку распространения такого рода стихов, американский историк вскрывает роль устных коммуникаций и социальных сетей в эпоху, когда Старый режим уже изживал себя, а Интернет еще не был изобретен.

Роберт Дарнтон

Документальная литература
Под сводами Дворца правосудия. Семь юридических коллизий во Франции XVI века
Под сводами Дворца правосудия. Семь юридических коллизий во Франции XVI века

Французские адвокаты, судьи и университетские магистры оказались участниками семи рассматриваемых в книге конфликтов. Помимо восстановления их исторических и биографических обстоятельств на основе архивных источников, эти конфликты рассмотрены и как юридические коллизии, то есть как противоречия между компетенциями различных органов власти или между разными правовыми актами, регулирующими смежные отношения, и как казусы — запутанные случаи, требующие применения микроисторических методов исследования. Избранный ракурс позволяет взглянуть изнутри на важные исторические процессы: формирование абсолютистской идеологии, стремление унифицировать французское право, функционирование королевского правосудия и проведение судебно-административных реформ, распространение реформационных идей и вызванные этим религиозные войны, укрепление института продажи королевских должностей. Большое внимание уделено проблемам истории повседневности и истории семьи. Но главными остаются базовые вопросы обновленной социальной истории: социальные иерархии и социальная мобильность, степени свободы индивида и группы в определении своей судьбы, представления о том, как было устроено французское общество XVI века.

Павел Юрьевич Уваров

Юриспруденция / Образование и наука

Похожие книги

Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище
Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище

Настоящее издание посвящено малоизученной теме – истории Строгановского Императорского художественно-промышленного училища в период с 1896 по 1917 г. и его последнему директору – академику Н.В. Глобе, эмигрировавшему из советской России в 1925 г. В сборник вошли статьи отечественных и зарубежных исследователей, рассматривающие личность Н. Глобы в широком контексте художественной жизни предреволюционной и послереволюционной России, а также русской эмиграции. Большинство материалов, архивных документов и фактов представлено и проанализировано впервые.Для искусствоведов, художников, преподавателей и историков отечественной культуры, для широкого круга читателей.

Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев

Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное