Эволюция желания. Жизнь Рене Жирара

Он предполагает, что все пять писателей участвовали в драме нашей цивилизации – драме «смерти Бога». И действительно, мало того, что герои романов подражают не Христу, а друг другу: на деле суть в том, что они, подражая, в то же время делают вид, будто верят, что спонтанность, автономность и оригинальность – новые ценности раскрепощенного человека. И каждый из них своим путем обнаружил – насколько осознанно, уже другой вопрос, – что посулы метафизической независимости лживы, а потому счел необходимым присвоить желание, подражать кому-то другому, чтобы и впредь делать вид, что Бог действительно умер, а человек – это бог. Итак, когда мы высказываемся об абсурдности опосредованного желания, то в действительности мы обнаруживаем всю печаль метафизического разочарования.

«Чувство беспокойства, вселяемое этим доскональным анализом, – вероятно, одно из последствий повсеместности недуга, который Жирар называет заразным, а также свидетельство психологической и метафизической проницательности автора этой интереснейшей книги»136, – заключает он.

О большем автор-дебютант не мог бы и мечтать. В последующие годы многие истолковывали Жирара неверно, причем иногда, как представляется, чуть ли не преднамеренно. Давайте сделаем краткое отступление, чтобы опровергнуть ряд обвинений: некоторые клеймили Жирара за доктринерство – дескать, он применяет свой эликсир слишком широко, в качестве универсального средства. Но именно так действует большинство французских интеллектуалов, выдвигая свои теории; чтобы их услышали в шумном мире французской гуманитарной мысли, они вынуждены энергично настаивать на своем. Неужели труды Жирара более дидактичны, чем та же деспотичная «Критика диалектического разума» Сартра? В любом случае в исследованиях Жирара, возможно, не так много «формул», как кажется на первый взгляд. Смелый, декларативный язык Жирара отвлекает внимание от того, как часто Жирар переплетает мысли прямо по ходу написания фразы: его изобретательный творческий дух, так сказать, примешивается к чернилам. «Рене достаточно талантлив, чтобы находить обоснования, – сказал мне Макси. – Обычно великие люди фокусируются на одной идее, а его осенило несколько идей, и ему хватило гения, чтоб склеить их воедино».

Другая неверная трактовка идей Жирара побуждает его критиков завестись буквально с пол-оборота. В действительности Жирар вовсе не уверяет, что миметическое желание – единственная движущая сила человеческих отношений, хотя эту трактовку действительно можно вычитать из некоторых его пассажей, написанных не слишком осмотрительно; кроме того, Жирар вовсе не утверждает, что биологическое стремление найти пищу и кров миметично. Он четко разъяснял, что его волнуют в основном те людские затеи, где действительно имеет место мимесис. Прозаиков, драматургов и архаическую религию, как он сказал, «неизбежно волнует соперничество – конфликтное миметическое желание, которое всегда чинит помехи и создает колоссальные проблемы для сосуществования, но это не значит, что оно одно и есть на свете»137. И добавил: «Писатели исступленно сосредоточены на дурном, конфликтном миметическом желании и пишут именно о нем – вот о чем повествует литература. Я согласен с Андре Жидом в том, что литература пишет про зло. Из этого не следует, что зло – все, что только есть в жизни. Меня постоянно спрашивают: „Любые ли желания миметичны?“ Нет, в дурном, конфликтном смысле – не все»138.