Евреи, конфуцианцы и протестанты. Культурный капитал и конец мультикультурализма

14. Инновации: открытость и быстрая адаптация к инновациям.

Комментарий. Акцент конфуцианства на достижениях, подкрепляемый культом предков, имеет большое значение. Выразительным символом этого может служить успех японской, а теперь и корейской (Hyundai и Kia) автомобильной промышленности.

15. Продвижение в должности: на основе личных достоинств и достижений.

Комментарий. Повсеместное применение системы общенациональных экзаменов, играющих центральную роль в конфуцианстве, — символ той высокой ценности, которая придается личным достоинствам при принятии решений о назначении на должность, по крайней мере на ранних этапах карьеры. На более поздних этапах, по крайней мере в Японии, на смену личным достоинствам часто приходит старшинство. Но даже это весьма далеко от amiguismo^{8} и «связей», которые повсеместно распространены в обществах с низким уровнем культурного капитала, подобных латиноамериканским.

17. Радиус идентификации и доверия: более сильная идентификация с обществом в целом.

18. Семья: идея «семьи» распространяется на общество в целом.

19. Общественные связи (социальный капитал): доверие; идентификация способствует сотрудничеству; объединение; участие в общих делах.

Комментарий. Хотя три из пяти видов конфуцианских взаимоотношений связаны с семьей, идея «семьи» имеет тенденцию к выходу за пределы круга кровных родственников и к включению в себя других членов общества, хотя и не в таком сильном варианте, как это имеет место в лютеранских скандинавских странах. Одним из благотворных последствий с точки зрения развития является сравнительно высокий уровень межличностного доверия — и социального капитала, поскольку его поддерживает тот факт, что большое значение придается группе.

Конфуцианство и демократия

Универсальная культура прогресса включает в себя три цели: (1) демократическую форму правления, (2) социальную справедливость и (3) ликвидацию бедности. В четырех конфуцианских странах — Японии, Южной Корее, Тайване и Гонконге — эти три цели в значительной степени достигнуты. В Сингапуре достигнуты последние две (можно сказать, что одна из них достигнута с лихвой), в то время как страна остается в благотворном рабстве у Ли Кван Ю, который в сентябре 2011 г. отметил свое восьмидесятипятилетие. В Китае (и Вьетнаме) последние две цели становятся все более и более достижимыми, но в условиях очевидно авторитарного правления.

Ученый-конфуцианец Ду Вэймин, бывший директор Института Еньчин в Гарварде, написал статью для сборника «Культура имеет значение, культура меняется», в которой он высказывает убеждение, что семена будущего обращения Китая и Вьетнама к демократии заложены в некоторых разновидностях конфуцианства:

«Примечательно, что все более активная группа китайских ученых, как внутри страны, так и за ее пределами, по-видимому безо всякой государственной поддержки и поощрения, стала публиковать книги и статьи, доказывающие, что западные, особенно американские, демократические институты и практики несовместимы с китайским государственным управлением. Эта позиция подразумевает, что китайцам больше подходит либо некая иная форма демократии, либо недемократическая система. Академические ученые, такие как Генри Роузмонт, Роджер Эймс и особенно Дэниел Белл, заходят так далеко, что ставят по сомнение значимость “прав человека” для социального благосостояния в Китае (да и, если уж на то пошло, в самих США). Разумеется, мишень их нападок — не права человека как таковые, а либеральная концепция индивидуализма как предварительное условие прав человека. Яркий пример этой тенденции — аргументы Дэниела Белла в пользу “нелиберальной демократии”.