Попросив ее рассказать мне, кто она и как попала к партизанам, я внимательно слушал и пристально следил за ее поведением. Алексеева вела себя совершенно спокойно. Излагая свою биографию, она обстоятельно рассказывала о том, как работала у фашистского коменданта в Минске переводчицей и как потом, поссорившись с ним, приняла решение уйти в лес к партизанам, что и сделала при первой возможности.
Все это было похоже на вымысел и не внушало ни малейшего доверия. Я терялся в догадках.
«Что за черт, – думал я, – неужели эта девица не понимает, чем она рискует, давая такие показания? Или все это – ловкий ход хорошо подготовленной к шпионской работе особы, сознательно бравирующей полным безразличием к смерти?»
Слушая Алексееву, я не перебивал и не задавал вопросов, стараясь создать у нее впечатление полного удовлетворения тем, что она рассказывала о себе.
– Хорошо, вы можете быть свободной и заняться своим делом, – сказал я, отпуская ее.
Алексеева вышла. Я приказал пригласить Шаманскую и, как только она войдет ко мне, взять Алексееву под стражу.
Эта так же спокойно уселась против меня, как и первая.
– Расскажите, кто вы и как к нам попали? – задал я тот же вопрос, внимательно смотря в глаза женщине.
На лице ее появилась тревога. Чувствовалось, что она решает вопрос: что нужно сказать и о чем умолчать. Я спокойно ждал.
– Я – Шаманская Вера Михайловна, полька, – медленно заговорила она. – До войны и во время войны жила в Минске. А когда пришли гитлеровцы, деваться было некуда. Многие из немцев знали польский язык, а я немного знакома с немецким, и мне не представляло труда поступить к ним на службу в качестве официантки столовой.
Я молча слушал, не сводя глаз с собеседницы.
– Однажды на работе я поссорилась с администратором-немцем. Меня за это уволили, и я той же ночью убежала в лес к партизанам.
– Сколько вы пробыли в лесу вместе с Алексеевой?
Женщина бросила на меня испуганный взгляд.
– Мы… мы пробыли вместе около шести месяцев…
– А не расскажете ли вы мне, кто она такая?
Женщина беспокойно заерзала на сиденье. Врать дальше было опасно. Ведь та могла рассказать о себе больше, чем они когда-то условились. Попав в затруднительное положение, Шаманская начала еще больше волноваться и краснеть.
– Ту девушку я совершенно не знаю и сообщить о ней ничего не могу, – проговорила Шаманская, преодолев волнение.
– Ну, хорошо, мне все ясно. Я принял решение вас обеих расстрелять как шпионок, – сказал я спокойно.
Шаманская порывисто встала. Ординарец, стоявший у выхода из землянки, в упор наставил на нее автомат. Потрясенная таким неожиданным оборотом дела, она побелела как бумага и в изнеможении привалилась к стене. Я уже собирался уходить.
– Разрешите, товарищ командир, добавить еще несколько слов к тому, что я вам рассказывала? – собравшись с духом, тихо проговорила Шаманская.
– Говорите, – я остановился, ожидая саморазоблачения от этой окончательно запутавшейся в своих показаниях шпионки.
– Вы извините, товарищ командир, но все, что я вам здесь говорила, является ложью от начала до конца, – призналась она и заплакала. – Я… мы… я думала, все это так же сойдет, как сходило до сих пор… А теперь вижу, что этого делать было нельзя. Мы обе с этой девушкой еврейки.
Ординарец переступил с ноги на ногу и незаметно для себя опустил автомат.
– Она мне доводится дальней родственницей, и я вам могу рассказать о ней все, что вас интересует, – продолжала Шаманская. – А говорили мы вам все это потому, что паспорта у нас подложные.
Это заявление меня страшно обозлило. Хотелось выругаться. Но я сдержался…
– А чем вы докажете, что вы еврейка?
– У вас здесь есть три еврея, и, если вы разрешите мне с ними побеседовать, они поручатся за нашу национальность.
– Откуда вам известно, что здесь есть три товарища еврейской национальности?
– Да разве не видно, что они евреи?
На точке Александрова были действительно три бойца еврея, но двое из них были совсем не похожи на евреев, и о том, что они евреи, никто, кроме меня, не знал.
– Хорошо. Такую возможность я вам предоставлю.
Соответствующее распоряжение было передано Шлыкову.
Через несколько минут мне все трое подтвердили, что обе женщины действительно еврейки, сбежавшие в лес из минского гетто. Разумеется, это не снимало полностью моих подозрений. Пришлось заняться выяснением их личностей окольными путями через гетто и попутно проверять на боевой работе. Последующее подтвердило, что мы могли быть за них спокойны.
Часть четвертая
Партизанская война
Давид Кеймах
Г. М. Линьков («Батя»), Герой Советского Союза, полковник, бывший командир партизанского соединения
Я назначен командиром отряда парашютистов. Отряд уже сформирован и проходит специальную подготовку, но тысячи забот волнуют меня, – и среди них одна главная: в отряде нет комиссара.