Евреи-партизаны СССР во время Второй мировой войны

Сентябрь сорок первого года. Вечер. Я еду по затемненной Москве в трамвае и, думая о комиссаре, мысленно перебираю своих знакомых коммунистов. В памяти проходят многие, но ведь на пост комиссара, трудный, ответственный, нужен человек особого склада, особых качеств.

Внезапно откуда-то сзади я ощущаю на себе взгляд и, не успев еще оглянуться, слышу голос:

– Григорий Матвеевич! Что же ты не показываешься? Куда ты пропал?

Высокий человек с темными волосами и черными глазами на открытом моложавом лице крепко жмет мне руку.

– Давид! Вот хорошо, что мы встретились! Ну как там у нас, в лаборатории?..

Давид Кеймах и я – оба инженеры. До последнего времени мы вместе работали в научно-исследовательской лаборатории. Оба вели активную партийную работу: я был парторгом, Давид – членом бюро.

– Что говорить о лаборатории, – досадливо отмахивается Давид, – стоит на том же месте: все у нас как прежде. Даже фугаски нас милуют…

– А тебе что, фугасок захотелось?

– Да нет, не в этом, конечно, дело. Не сидится мне дома вот что… Мне кажется: мое место на фронте… Не могу я в такие дни спокойно заниматься в лаборатории…

Я посмотрел на Давида Кеймаха с возросшим интересом. С первых дней войны я испытывал те же чувства.

– А правда, Григорий Матвеевич, что ты назначен командиром отряда парашютистов? – шепотом спросил меня Кеймах.

– Правда!

Давид смотрит на меня во все глаза:

– Какой молодец! Какой счастливец!..

И вдруг у меня мелькнула мысль: «Комиссар! Вот он, комиссар!»

– Давид! Ты пойдешь в мой отряд комиссаром?

– Я?.. – он секунду молчит. – Ты это серьезно?

– Какие тут могут быть шутки?

– Ну, коли серьезно, – так я с радостью! Надо что – заявление подать?

– Такие вопросы нельзя решать на ходу в трамвае, – возразил я. – Вот тебе мой телефон. Если не раздумаешь, через три дня позвони.

На третий день Давид позвонил мне по телефону и снова подтвердил свое согласие.

Я доложил по инстанции. Охарактеризовал Давида и просил назначить его комиссаром в мой отряд. Через несколько дней Давид уже был в отряде. Он весь сиял радостью и был горд оказанным ему доверием. В тяжелый путь я отправлялся с надежным другом. Давида я знал давно. Сын портного из Одессы, он в 16 лет стал комсомольцем, активным профработником, затем депутатом Одесского горсовета. В 1929 году Кеймаха, студента Московского электромашиностроительного института, члена Краснопресненского райкома комсомола, приняли в ряды партии. Получив диплом инженера, он остался аспирантом, а потом ассистентом одного из факультетов института.

Я знал эту биографию, как свою. Хорошо знал я и жизнь Давида Кеймаха – прекрасного работника, замечательного и чуткого товарища, примерного семьянина. На партийной работе и в лаборатории мы хорошо дополняли один другого. Сейчас нам предстояло снова работать вместе, дополнять друг друга в сложной боевой обстановке вражеского тыла. Лучшего комиссара я и желать не мог.

* * *

В ночь на 17 сентября сорок первого года на семи тяжелых транспортных самолетах отряд наш поднялся в воздух для перелета через линию фронта.

Но нам не повезло. Сильный дождь и встречный ветер помешали нашим самолетам. Десант был выброшен неудачно. Люди оказались разбросанными небольшими группами на десятки километров одна от другой. Многие из них сразу же попали в окружение карателей и погибли смертью храбрых в первой схватке с врагом. Давид Кеймах и я также были выброшены далеко друг от друга.

Двадцать девять дней я ходил один по лесам и населенным пунктам в поисках своих людей и комиссара. Столько же дней с небольшой группой десантников разыскивал меня и Давид Кеймах.

Надвигалась осень, обнажались деревья, сохла и исчезала в поле растительность, шли унылые затяжные дожди. По нашим следам неотступно двигались каратели.

Напрягая неимоверные усилия, мы продолжали поиски. Упорство и настойчивость, выносливость и большевистская вера в общее дело победили. Как-то вечером я сидел в белорусской хате. Вдруг распахнулась дверь, и на пороге показался Кеймах. В грязной потертой стеганке, обросший, утомленный, но весь засиявший от радости, он бросился ко мне. Из-за его плеча выглядывал молодой паренек, московский физкультурник Захаров.

Мы горячо обнялись и оба, расчувствовавшись, прослезились.

С этого момента мы снова были вместе в тылу врага. У нас не было связи с Москвой. Почти не осталось боеприпасов, но крепка была наша воля к борьбе, наша ненависть к врагу, и мы начали заново создавать отряд.

В лесу, куда привел меня Кеймах, оказались десяток москвичей и человек 30 из окруженцев и местного населения, которых сумел сорганизовать комиссар за время своих блужданий.