Еврейские народные сказки. Том 3. Сказки евреев арабских стран

Мальчик повторил:

— Не стоит тебе, султан, получать ответ на свой вопрос. Ты будешь жалеть об этом.

Но султан упорствовал. Тогда мальчик продолжил рассказ:

— У короля, который умер от горя, потому что убил своего попугая, был сын, который стал править вместо него. И у сына был орел, который приносил ему известия о врагах. Молодой король очень любил своего орла. Однажды он вместе с орлом долго-долго шел, и стала его мучить жажда. Тогда он уселся под фиговым деревом, а на дереве жила змея. С листьев дерева падали капли. И молодой король подумал, что это вода, собрал немного жидкости в шапку и уже собирался ее выпить, но тут орел опрокинул шапку и все пролилось. Тогда король снова собрал жидкости, и снова орел опрокинул шапку. Король, мучимый жаждой, разозлился и в гневе убил орла. А когда залез на дерево, то увидел змею и понял, что орел хотел его спасти. Король рыдал и горевал об орле: «Я совершил ужасное преступление!» — и очень мучился. Слышишь, султан? Ты будешь сожалеть, если услышишь ответ на свой вопрос.

Но это не помогло, султан настаивал.

Тогда мальчик попросил, чтобы все министры сели.

— Мне тяжело это говорить, ты будешь сожалеть об этом, — сказал мальчик.

— Говори, не бойся, — ответил ему султан.

— У твоей жены сорок любовников, и она развлекается с ними в твоем подвале. А сейчас она танцует там голой.

— Я не верю. Пойдем со мной, — сказал султан.

Они спустились в подвал и увидели в точности все, как описал мальчик. Тогда султан убил свою жену и всех ее любовников, а мальчик в ту же секунду исчез (поскольку его поручение было выполнено).

КОММЕНТАРИЙ К СКАЗКЕ 38 (ИФА 20019)

Рассказано Шуламит Заирой, родом из Багдада, сейчас живет в Бней Браке, Цви Замири 5 ноября 1994 г.

Культурный, исторический и литературный контекст

Данная история имеет сложную структуру: она состоит из двух эпизодов — начального и конечного, которые, в свою очередь, образуют рамочную конструкцию для двух похожих между собой историй. С компаративистской точки зрения, каждая из частей истории имеет аналоги в различных культурах, и это превращает данную сказку в мозаику, собранную из частей различных традиций. Начальный эпизод напоминает, с одной стороны, постбиблейские, а с другой — средневековые европейские истории. Два встроенных сюжета похожи на индийские сказки, которые представлены в средневековых ближневосточных и европейских источниках. Финальный же эпизод принадлежит известной арабской средневековой традиции. Все эти мотивы встречаются также в нарративных традициях других культур.

Описание истории Багдада и еврейской общины, проживавшей там, см. в комментарии к сказке ИФА 17357 (наст. т., № 29).

Начальный эпизод

Чудесный ребенок играет центральную роль в начальном и завершающем эпизодах сказки. Его образ составляют черты и действия, отсылающие к другим героям постбиблейской еврейской и европейской средневековой традиций, однако в целом он нов для еврейской традиции. Рассказчики — уроженцы стран Ближнего Востока и Азии — привносят специфические детали в развитие тематических направлений: зачатие, умение говорить с рождения, сверхъестественные способности, предназначение и продолжительность жизни. Формулировка этих тем иногда идет в русле еврейской устной традиции, а иногда нет. Иными словами, краткость сказки позволяет показать, что изменения не являются случайными, а происходят по четким правилам. В длинных сказках с отсылками к различным традициям это может быть не столь очевидно.

Случайное зачатие и бесплодие

Случайное зачатие, с которого начинается сказка, является противоположностью бесплодия — тема, которая часто встречается в библейских, постбиблейских, средневековых и более поздних еврейских текстах. Такое событие требует этиологии, нарративного объяснения, в то время как бесплодие требует телеологии, рассказа о действии, направленном на излечение от бесплодия, и о его последствиях (рождение выдающегося человека). Случайное зачатие имеет либо божественную, либо демоническую причину, как и излечение от бесплодия. Дуализм божественного и демонического уходит корнями в представления и верования древнего Ближнего Востока. Эти начала не всегда являются противоположностями, и, как показывает изучение сказок и соответствующих терминов, иногда границы между ними крайне размыты.