В фольклористическом исследовании эту сказку следовало бы отнести к циклу о Золушке (см. сказку ИФА 16445, наст. т., № 40), однако при такой классификации не так ярко видны ее уникальные особенности. Обе сказки начинаются с эпизода, в котором один из родителей плохо обращается с ребенком, но если в сказке о Золушке это мачеха, то здесь — отец, хотя объект плохого отношения в обоих случаях один — дочь. Тем не менее здесь, в отличие от сказки о Золушке, речь идет об инцесте. Эти различия: пол родителя и специфика наносимого оскорбления — насколько фундаментальны, что перевешивают все сходства между этими двумя сказками, поэтому имеет смысл рассматривать их как два разных фольклорных сюжета. Анна Бригитта Рут приходит к схожему выводу на основе тематического и историко-географического исследования: «Сюжет В1 [Ослиная шкура] изначально не был близок сюжетам AB и В [две возможные конфигурации сказки о Золушке] ни по стилю, ни по содержанию» [1
]. Но данная сказка опровергает другой ее вывод: о том, что «сюжет В1 вместе с мотивом отца, обладающего противоестественными наклонностями и т. д., с посещением пира присутствует только в европейской традиции» [2], поскольку эта сказка имеет аналоги в ИФА, а также в индексах сказок арабских стран и Турции [3].Помимо того что эта сказка циркулировала в устной форме в Европе, Азии и Африке, она также стала частью европейского литературного канона начиная с эпохи Ренессанса. Джованни Франческо Страпарола (ок. 1480 — ок. 1557) включил ее в свое сочинение «Приятные ночи» (
Эта сказка, до сих пор популярная в деревнях, была зафиксирована одной из первых во французском фольклоре. Ноэль дю Файль упоминает сказку «Ослиная шкура» (
В сказках ИФА дочь редко убегает от отца, притворившись животным, но, когда такое происходит, она использует козью шкуру (которую несложно достать скотоводу), а не ослиную. В большинстве случаев девушка избегает кровосмесительных поползновений отца с помощью хитрости или спрятавшись в специально для этого сделанную коробку или другую емкость.
Сказка эта вызывала ассоциации не только с Золушкой, но и, по понятным причинам, с мифом об Эдипе. В любой культуре поощряются и разрешаются сексуальные отношения только между мужем и женой (женами). Наблюдение о том, что «изображение сексуальных отношений включает в себя центральные символы родства американской культуры, и каждый элемент в этой картине имеет свое особое место как относительно других элементов, так и относительно системы в целом» [4
], имеет вполне универсальное значение. Актуально и потенциально сексуальные отношения оцениваются позитивно между членами семьи, состоящими в браке, и негативно — между теми, кто в браке не состоит. Любое нарушение этого правила в теории или на практике деструктивно для семьи. Однако, как свидетельствуют литература, фольклор и реальная практика, базовые сексуальные влечения, сознательно контролируемые, могут проявляться на различных уровнях и между членами семьи, не связанными браком, если они не вступают в половые отношения. Миф об Эдипе и данная сказка являют пример актуального и потенциального нарушения этого принципа. Однако между этими двумя сюжетами существует значимое различие: в мифе об Эдипе сын и мать вступают в сексуальные отношения, не зная о том, что они родственники, в то время как в данной сказке отец сознательно собирается жениться на собственной дочери.1 Rooth, A. R. The Cinderella Cycle (Lund: Gleerup, 1951), 119.
2 Ibid.