Еврейские судьбы: Двенадцать портретов на фоне еврейской иммиграции во Фрайбург

Die Jahre, die sie in Deutschland verbrachten, waren, ihrer eigener Meinung nach, vielleicht die besten des ganzen Lebens. Der ruhige und geregelte Tagesablauf ohne Notwendigkeit irgendetwas zu organisieren und zu beschaffen oder Vorräte anlegen zu müssen, königliche Medizin, früher gar nicht vorstellbare Reisen durch Deutschland und europäische Länder, Nähe zum einzigen Sohn und seine Familie – alles verschaffte Gemütlichkeit und ein Gefühl der Lebensqualität, wenn auch im fortgeschrittenen Alter. Die Mutter sprach ein wenig Deutsch, der Vater lernte eifrig, jedoch ohne abschließenden Erfolg. Der in Russland noch völlig sekulär gelebte Mensch, liebte Mark im höheren Alter in die Synagoge zu gehen. Er ließ (von Tagen, an denen er krank war, abgesehen) fast keinen Gottesdienst aus, wiederholte nach dem Kantor oder Rabbiner unverstandene Worte oder Sätze und baute irgendwie seine eigene und nur ihnen beiden verständliche Beziehung zum jüdischen G-tt.

Am 2. Oktober 2011 verstarb Mark Pawlowitsch Polian, und am 30. Oktober 2012 auch Bella Markowna. Ihr Grab aus hellem rosafarbenem Sandstein auf dem Freiburger Jüdischen Friedhof ist das erste, auf dem die Namen auch in russischer Sprache eingemeißelt sind.

ЛЕВ ДАВЫДОВИЧ ПЕСКИН: «ЕСЛИ БЫ РАБОТАЛ – ВЫУЧИЛ БЫ!..» (ЛЕНИНГРАД – УСТЬ-КАМЕНОГОРСК – ЧЕЛЯБИНСК – ЛЕНИНГРАД – ФРАЙБУРГ)

Выйдешь на лестницу и узнаешь, что кто-то еще умер…

«Жид-еврей продавал червей»

Его дедушка и бабушка по матери родились в местечке Городок в Белоруссии. Дедушка Гирш умер очень рано – в 36 лет, оставив вдову, Рахиль, и шестеро сирот – четверых сыновей и двух дочерей: сводить концы с концами стало почти невозможно.

Из Белоруссии – из деревни Белодедово Городокского района – был и род по отцу. Было у них свое хозяйство и производство – шерстобитка: выделывали кожу и держали огромных лошадей. Отец, Давид Лейбович Пескин, окончил хедер, и уже при советской власти работал секретарём в сельсовете.

Где-то в середине 1920-х годов отец женился, после чего родители переехали в Ленинград и поселились у папиной сестры. Она жила на Лиговке в доходном доме и содержала что-то вроде столовой: готовила обеды для извозчиков и этим жила. Отец пошел чернорабочим на стройку (в частности, строил здание Кировского райсовета), а маму взяли на фабрику «Ленэмальер», где делали различные значки и ордена.

Лев Давидович родился уже в Ленинграде, в 1928 году (его старший брат родился тремя годами ранее, еще в Белоруссии). Но вот что младший отчетливо запомнил: в Петербурге было очень много китайцев! Столько их было, что всё было ими заполонено! Они держали будочки, где продавали игрушечные пистолеты, «браунинги» и другие игрушки. И вдруг – буквально в одночасье – году в 1932-ом или 1933-ем, они все исчезли. Куда, как?…

Затем настал черед поляков. В доме на Лиговском проспекте, где жили Пескины, их было очень много. Но в 1936-ом году поляков начали преследовать, а они стали исчезать.

И кто же следующий?

Следующим, судя по цитате из подслушанного разговора между родителями, мог быть кто угодно. Управдом по дружбе поделился с отцом, что ему велено поискать и найти несколько «врагов народа»: все остальное было бы уже не его дело.

Все аресты происходили ночью, и каждый вечер около дома останавливался «чёрный ворон», такая закрытая машина НКВД. Но Пескиных эта чаша тогда миновала.

Лёва пошёл учиться в 8 лет – в первый класс 8-ой ленинградской школы. Евреев, кроме него, в классе не было, но вот что запомнилось на всю жизнь.

Еще в первом классе кто-то из мальчишек бросил ему: «Жид-еврей продавал червей». Лёва заплакал, и тут подошёл учитель географии, и спросил, в чем дело, почему плачешь? Услышав про «червей», ухмыльнулся и отошёл, ничего не сказав. Но почему же он не пресёк это?

Но какого-то фонового или агрессивного антисемитизма в школе все же не было. А во время блокады тем более. Впрочем, как следует в блокаду никто не учился: в школу какое-то время ходили по привычке, а потом перестали и ходить.

Блокада

Когда началась война, Пескины были в городе. 20 июня пошли в кинотеатр «Молот» на Разъезжей. Там показывали киножурнал «Если завтра война» – то есть что-то уже висело в воздухе.

И вот начались бомбежки и обстрелы. Когда немцы подошли ближе, то начали обстреливать город из дальнобойных орудий, и это было пострашней авианалетов, ибо результаты стали менее предсказуемыми. Во время бомбёжки немцы сбрасывали очень много зажигательных бомб, чтобы побольше спалить. Бомбы были магниевые, от килограмма до двух, они не взрывались, но, если их не потушить, они моментально всё охватывали огнём. Как только начиналась бомбёжка, мальчишки бесстрашно бежали на чердак, где уже стояли бочки с песком.

Чтобы не допустить бомбёжек, над городом висело множество аэростатов. Но они не особо помогали: немцы их жгли, расстреливали с самолётов.