С отцом связана одна невероятная история, описанная в книге Владимира Липовецкого «Ковчег детей». В 1918 году в Петрограде был страшный голод. Около 800 детей, и среди них отец с сестренкой, собрали и отправили подкормиться на Урал. И действительно: поправились, загорели, отдохнули. В конце августа собрались возвращаться в Петроград, но не тут-то было: Юденич окружил город, проехать было нельзя. Приближалась уральская зима, а дети все в летней одежде и в босоножках. И тогда американский Красный Крест предпринял целую экспедицию, чтобы спасти этих детей: через Владивосток вывезли их в Штаты, и три года, пока в России шла гражданская война, их кормили, поили и обучали. Когда же война кончилась, предлагали тем, кто захочет, остаться. Тех же, кто захотел вернуться, привезли через Финляндию в Петроград. Вместо месяца летних каникул – трехлетняя кругосветка!
В Америке отец кончил школу, а по возвращении поступил в Технологический институт на радиотехническое отделение. Но его не кончил: не почувствовал призвания.
Тянуло же его на сцену, и вот, приняв участие в конкурсе артистов эстрады, он занял первое место, после чего ему предложили работать в Ленгосэстраде конферансье. Только вот после этой рокировки его родной отец … выгнал его из дома!
Когда отец женился, его семья не приняла и невестку, эстрадную певичку. И только когда в июне 1933 года на свет появилась Нелли, бабушка приехала, посмотрела на внучкин курносый нос и сказала: «Наша!». После чего Познеры-Лопатниковы были прощены.
Нелли Познер / Nelli Pozner (1993)
Несколько слов о жестоковыйном Познере-деде. Таким «железным» был он далеко не всегда. Талантливый изобретатель, он однажды оказался в Кракове – городе, где жила бабушка, писанная красавица. Там-то он в нее и влюбился, влюбился без памяти и сделал предложение. Но родители ее ему отказали: мол, такой красавице подберем и более состоятельного мужа. Но не отказали в том, что дочь проводила его, расстроенного, на поезд в Санкт-Петербург. Однако и дед зацепил её сердце, отчего и она расплакалась на вокзале. И тогда он сказал: «Знаете, вообще-то у меня два билета». И бабушка села с ним в поезд и никогда об этом не пожалела. Вот такая история!..
А с Лопатниковыми, родней с маминой стороны, было не менее интересно. Прадед был еще крепостным, но очень талантливым художником. Его барин, некто Демидов из Псковской губернии, обратил на это внимание и послал в Париж и в Италию учиться живописи и резьбе по дереву. Спустя два года, вернувшись, он вырезал барину целую роскошную библиотеку из дуба, после чего тот дал деду вольную. И тогда он с прабабкой приехал в Петербург и основал артель. В роскошной столовой Дома журналистов на Большой Морской (бывший особняк Великого князя Владимира) и сегодня можно видеть сработанные им дубовые панно с гирляндами цветов, фруктами и т. д. Есть там и прадедово клеймо: «Деревянная резьба артели Никифорова и Лопатникова».
Его сын, он же дед Нелли Евгеньевны, окончил университет, экономический факультет, и стал главным экономистом у барона Нобеля. Чуть ли не все Нобелевские миллионы проходили через его руки! Ещё он делал ревизии в коммерческих банках, а на благотворительных вечерах оценивал и подсчитывал пожертвования. Можно догадаться, что отношение у Лопатниковых к революции и большевикам было не самым нежным. И когда их дочь вышла за какого-то Познера, то бабушка горько плакала: как пить дать большевик!
Но членом партии Евгений Платонович не был.
Кем же он был?
Остроумным, обаятельным и порядочным человеком. И еще артистом! Он учился у Козинцева и Трауберга, был знаком с Зощенко. Тексты для себя чаще всего писал сам, его коронный номер назывался «Буриме». Дома же Нелли, девочка с бантом пяти или шести лет, забиралась на стул и, под папин аккомпанемент, пела, танцевала или читала стихи. Аркадий Райкин, бывая у них в доме, называл ее так: «гвоздь программы»!..
Совершенно другой Ленинград
22 июня застало отца с дочерью на гастролях в Кисловодске. Накануне отец обещал повести ее в кино на «Василису Прекрасную». И когда он произнес: «Доченька, война», Нелли всплеснула руками и сказала сквозь накатившие слезы: «Я так и знала! Значит мы не пойдём в кино!».
После этого они бросились обратно в Ленинград. А это было очень трудно, потому что эшелоны шли с востока на запад, а проехать надо было с юга на север, поперёк. Дорога заняла не два дня, а все 20! А когда уже под Ленинградом появились немецкие самолёты, отец подхватывал ее с подножки, клал на землю около шпал и ложился сверху, закрывал своим телом от пуль.
Они вернулись в совершенно другой Ленинград. Везде надолбы, все окна крест-накрест обклеены белой бумагой, в небе аэростаты. Отец ушёл в военкомат, а когда вернулся, то дочка заплакала, уловив перемену отцовских запахов: место хорошего одеколона заняли махорка и пот.