Еврейские судьбы: Двенадцать портретов на фоне еврейской иммиграции во Фрайбург

Как у артиста эстрады, у отца была бронь. Но отец отказался от нее и пошел добровольцем на фронт. Он знал два языка, английский и немецкий, кроме того, был хорошим организатором.

Отец уехал на Карело-Финский фронт, в лётную школу, а Нелли с мамой и тетей, пианисткой и ученицей Глазунова, остались в городе. В канун 7 ноября 1941 года прямо в их дом попала бомба, но квартира осталась цела, только вылетели окна и двери. Назавтра прислали солдат, они нашли дверь и поставили её на петли, забили окно фанерой, и с тех пор, в квартире уже не было дневного света, она освещались только маленькой лампадкой…

Вот два случая, зацепившихся за память. Однажды Нелли с мамой пошли вместе за хлебом. Сам по себе хлеб был ужасный – непропеченный, мокрый, тяжелый: в нем и туранда (шелуха от семечек), и глина. На четыре карточки им дали по 125 грамм, итого 500 грамм: полбуханки и довесок. Мама держала хлеб, прижав его к себе, но внезапно к ней подскочил мальчишка-ремесленник, выхватил хлеб и ну бежать. На мамин крик с соседней улицы прибежал патруль, два солдата и офицер: они быстро догнали вора и привели его. Был он совершенно отекший, глаза как щелочки, судорожно и совершенно невменяемо жевал их хлеб: ему было уже неважно, что с ним будет – убьют, не убьют, посадят, не посадят: только бы дожевать этот хлеб! «Этот?», – спросил офицер. – «Нет, не этот. Тот был значительно выше». И 9-летняя девочка на всю жизнь запомнила этого мальчишку и то, что бывает воровство, которое нельзя не простить.

Второй случай. Уже во время войны в прачечную отнесли два большущих узла грязного белья. Потом начались обстрелы, бомбёжки, разбомбило дом: какая там прачечная?.. И вдруг, в 1945 году по почте приходит извещение: Познерам надлежит в прачечной получить их бельё! А у Познеров всего-то имущества один-единственный чемодан – и вдруг: два огромных тюка белья! Всё накрахмаленное, белоснежное – бабушкины скатерти, пикейные одеяла, и даже три концертные рубашки. Такое богатство! И еще – такие нравы! В блокадном городе, несмотря ни на что, была дисциплина, народ был мужественный и ответственный – потому город выстоял.

В семье Нелли Евгеньевны в блокаду погибло 11 человек. Погибли бы и они с мамой, но отец не дал. Он добился у маршала Мерецкова (ни больше и ни меньше!) командировки с Карело-Финского на Ленинградский фронт и вывез свою семью и семью одного полковника в расположение штаба. Когда Нелли вынесли на улицу из квартиры без солнечного света, она, глядя на снег, закричала от рези в глазах: «Глаза! Глаза!». Мама замотала ей голову шарфом, и девочка снова ничего не видела.

Ну а потом случилась беда… Отца оговорили, арестовали, обвинили в предательстве и даже приговорили к расстрелу. Но потом разобрались и выпустили. Cовершенно седые виски, без погон, без орденов, без ремня, гимнастёрка висит… Он вошёл в комнату и заплакал, сел и заплакал. Но после войны он уже был не тот. И в 1970 году он умер, не дожив до 67 лет… Блокадница-мать прожила 80 лет и умерла в 1982 году.

Артист, педагог, экскурсовод

После войны Неллина жизнь разщепилась как бы на две части. Часть первая и любимая, но очень крошечная – сцена, театр. В 12 лет она уже танцевала сольную партию в Мариинском театре – Куклу в «Щелкунчике». Казалось бы, как же повезло! Но было это всего один раз.

Буквально через два месяца – воспаление лёгких: одно, второе, третье. Потом начался туберкулёз, – какой уж тут балет? Девочку из сырого Ленинграда увезли к тете в костромской Галич – старинный город, старше Москвы. В Галиче тетя отвечала за хор, а по сути и за все, связанное с музыкой. Она и научила взрослеющую Нелли ставить танцы, затем – сцены из спектаклей, а потом – и сами спектакли. В 16 лет она поставила «Половецкие пляски», например.

В 1950 году был Всесоюзный конкурс детской самодеятельности. На заключительный концерт в Доме Советов в Москве, программу которого открывала Нелли («Гвоздь программы»!), вдруг возьми да приедь сам Сталин! И Нелли пришлось читать ещё и «Слово товарищу Сталину» Исаковского: «Мы так Вам верили, товарищ Сталин, / Как, может быть, не верили себе».

Но артисткой, повторим, Нелли не стала, внутренне переключилась на режиссуру. Но, поступив в 30 лет в Ленинградский институт культуры имени Крупской на режиссёрский факультет, отчетливо поняла, что и этот поезд ушёл.

И она перешла на преподавание – благо, первый институт, который она закончила, был Педагогический (исторический факультет), а второй – Институт усовершенствования учителей. Но платили так мало, что приходилось осваивать новые профессии и искать подработки: водить или возить экскурсии, читать лекции по линии общества «Знание». За всю свою экскурсоводческую жизнь она не провела двух одинаковых экскурсий. А в 1989 году начала работать в Госстрахе.

«Жидовская морда!»