Еврипид и его трагедийное творчество: научно-популярные статьи, переводы

3. Протесилай и Лаодамия Из «Сказочной древности»

Итак, высадка. Она затруднена – берег занят троянами. И тут еще смущающее вещание: чья нога первая коснется вражеской земли, тот падет первой жертвой войны. Робких оно смущает, но смелых – нет; а смелых большинство. Соскочили Ахилл, Диомед, другие в воду по пояс, вброд направляются к берегу, потрясая копьями; но всех ближе к берегу корабль Протесилая, он первый достигает земли, торжествующим криком возвещая о своей победе. Его бы окружили, но второй за ним – Ахилл со своим огромным копьем, пелионским ясенем. Трояне несколько подаются назад: но вот два их бойца протискиваются в передние ряды, два сына богов: Эней, сын Афродиты, и огромный Кикн, сын Посидона. Эней выступает против Протесилая, Кикн – против Ахилла; остальные невольно замерли, следя за единоборством вождей. Храбро защищается Протесилай, но ему не сравняться с сыном богини: после нескольких безуспешных ударов он падает, сраженный Энеем. Война нашла свою первую жертву. Эней бы не прочь по праву победителя сорвать с него доспехи, но Ахилл, видя грозящее товарищу бесчестие, мощным ударом поражает Кикна и бросается против Энея. Остальные за ним: и труп Протесилая спасен, и побережье осталось за ахейцами.

Они с помощью вальков вытягивают свои корабли на сушу в один длинный ряд; с наступлением вечера они торжественно сжигают труп Протесилая, чтобы отправить его вдове урну с его прахом…

Этой вдовой была Лаодамия, молоденькая дочь Акаста Иолкского, сына Пелия. Как таковая, она была племянницей знакомой нам Алкесты и нравом была вся в нее: подобно ей, нежно, до самозабвения любила своего мужа. Недолго она им насладилась: уже на следующий день после свадьбы он должен был отправиться в Авлиду. Отныне у нее было только одно утешение: статуя из воска, изображающая Протесилая, изделие лучшего в Элладе художника, ученика Дедала. Сходство было поразительное: если бы не неподвижность, его бы можно было принять за Протесилая.

И вот вестник от войска:

– Пал твой Протесилай, мы приносим тебе его прах.

Похороны, тризна, соболезнование родни, утешения Акаста. Она в забытьи, безучастно и глядит, и слушает, и исполняет, что от нее требуют. А затем затвор, заповедный терем, где, весь убранный, стоит кумир Протесилая. Проходят дни; кончились месяцы траура, можно молодой вдове подумать о новой свадьбе… а если не ей, то ее отцу. Жених уже найден; назначен день для торжественного бракосочетания. Но Лаодамия только головой качает, и загадочная улыбка играет на ее устах: новый муж? Ей? К чему?

Фессалийская родина Лаодамии – страна колдуний: они многое знают и многому могут научить. А между изображением и изображаемым есть таинственные необоримые узы. Не все это знают, не все их умеют использовать, но кто умеет, тот может через изображение подействовать на изображаемого, где бы он ни находился, на суше или на море, на земле или под землею… На земле или под землей…

Счастливая Лаодамия ничего не знала, но в горе она научилась и знает многое…

Отец недоволен ее отказом; пусть! Она удаляется к себе в терем, в заповедный покой, где в озаренном светильниками углу стоит весь убранный в зелень кумир Протесилая. Плющевый венок покрывает его голову, небрида свешивается с плеча: он и Протесилай, и Дионис. И Лаодамия надевает символ службы Дионису, плющевый венок и небриду; тирс в одной руке, тимпан в другой: она – вакханка, прислужница Диониса. Пусть слышит дом ее песнь, шум пляски и звон тимпана: тем лучше, никто не посмеет к ней войти, священнодействующей вакханке. И она начинает пляску перед кумиром – восторженную, безумящую пляску. Гудит тимпан, льется песнь: «Эвоэ, эвоэ! Явись, Дионис, явись… Протесилай!»

Долгая, безумящая пляска. Ее сознание тонет в этом вихре, рука выпускает тимпан, она падает, мрак заволакивает ей глаза. Но только на мгновение: она их поднимает – что это? Рядом с ее Протесилаем стоит другой, такой же. Двоится у нее перед глазами? Нет. Такой же, да не совсем. Тот недвижен, а этот подходит к ней: «Радуйся, моя верная! Любовь сильнее смерти; песнь любви раскрыла врата Аида. Я твой и ты моя – на эту ночь…»

К утру старый раб подходит к терему Лаодамии: хозяйка должна выйти к нему, принять от него корзинку с плодами: так в доме заведено. Но она не выходит, и в терему все тихо. Что бы это могло значить? Старость имеет некоторые права: он заглядывает в щелку – и в ужасе отскакивает. Так вот она какова, эта прославленная верность! Вот оно, это безутешное вдовство! О женщины, женщины!..

Идет к царю Акасту:

– Ступай, царь, посмотри на свой позор! Твоя дочь в терему, а с ней… стыдно сказать…