А впрочем, даже греки и специально афиняне относились к своей сатирической драме с постепенно убывающим интересом. Было время, когда она господствовала на трагической сцене; это была эпоха Пратина и Херила – «когда Херил был царем между сатирами», как говорили впоследствии, – около 500 г. до Р. Х. Но вот явился Эсхил и ограничил сатирическую драму четвертой и последней частью тетралогии, представляемой каждым из трех одобренных поэтов на дионисические состязания. Сам он относился к ней очень серьезно и заслужил среди позднейших славу лучшего вообще поэта сатирической драмы. Его преемники Софокл и Еврипид следуют его традиции, но их сатирические драмы мало заставляют говорить о себе, их обоих затмил в этой области второстепенный трагик Ахей Эретрийский. В IV в. сатирическая драма потерпела новую утрату: она была изъята из тетралогии и ограничена одной пьесой для всего состязания, которой зато было отведено первое место. По-видимому, она и здесь только прозябала, пока в двадцатые годы ее не оживил некто Пифон, сделав из нее в то же время сатирическую драму также и в нашем смысле слова: в своем «Агене» – заглавие для нас загадочно – он изобразил жизнь казначея Александра Великого Гарпала с афинской куртизанкой Гликерой в городе Тарсе – ту веселую жизнь, за которой последовал позорный побег Гарпала с царской казной, его происки в Афинах и все дальнейшее движение этой знаменитой на всю древность «гарпаловской панамы». Для сатирической драмы это было последним проблеском; после него она угасла навеки.
От ученых поздней римской эпохи, которым мы обязаны сохранившимися нам выборками из древнеафинских трагиков, и подавно нельзя было ожидать особого понимания этой своеобразной отрасли античной драмы. Всё же они отнеслись к ней с интересом и – точно предчувствуя предстоящий всемирный потоп культуры – приняли в свой ковчег, вместе с 32 трагедиями, также и один экземпляр сатирической драмы. Они остановились на «Киклопе» Еврипида – скорее всего потому, что его содержание почерпнуто из самой популярной рапсодии Гомера, XI песни «Одиссеи». Так-то и до самых последних времен «Киклоп» Еврипида был для нас единственным представителем всей сатирической драмы.
Один представитель это то же что одна точка: он не дает возможности судить о направлении линии – а в данном случае линии эволюции сатирической драмы. Можно себе поэтому представить радость филологического мира, когда в начале 1912 г. стало известным, что неутомимый охотник за папирусами английский ученый Артур Гёнт (Hunt) нашел в египетском Оксиринхе рукопись, содержащую около половины сатирической драмы Софокла – а именно его до тех пор неизвестных «Следопытов» («Ichneutai»). Летом того же года появилось и само издание драмы; оно составляет самую интересную часть IX тома «Оксиринхских папирусов». Только с тех пор мы и получили возможность говорить о сатирической драме Софокла.
Но что такое прежде всего сама сатирическая драма?
Ее родина – лес; а что такое лес – для чувства, и прежде всего для религиозного чувства?
Это живой источник душистой прохлады, столь благодатной под палящим солнцем юга. Прохладой веет на путника с зелени шумящих над его головой ветвей, прохладой дышат струящиеся у его ног ручейки, жизнетворную силу этой прохлады он охотно воплощает в ласковых, чарующих образах лесных нимф деревьев и родников – дриад и ореад. Да, нимфы населяют этот полный живительной прохлады лес; они живут в каждом из его деревьев, оживляя его своей сочной, могучей жизнью; они изредка показываются путнику, чтобы дать ему добрый совет или осчастливить его видом своей вечно юной красоты; они по ночам при свете луны ведут нескончаемые хороводы вокруг своей повелительницы Артемиды; ибо что такое блаженство, как не вечная пляска?
Это – одна сторона лесной природы; но есть в ней и другая.
Жутким бывает молчание в нелюдимой лесной чаще; но еще более жуткими кажутся загадочные голоса, прерывающие по временам это молчание. Мы отовсюду окружены непроницаемой зеленой завесой; кто знает, что происходит за ней, что значат эти таинственные сигналы, эти зловещие переклички? Того и жди, что вот-вот прорвется эта завеса и из-за нее появится – что? Нечто страшное, звероподобное… Впрочем, нам тут нечего особенно напрягать свою фантазию: и наш народ воплотил в образах своего «суеверия» обе стороны лесной природы, и он населил свои родные леса не только красавицами-русалками, но и внушительными фигурами