Еврипид и его трагедийное творчество: научно-популярные статьи, переводы

Первое, что нам бросается в глаза, – это значительно большая сдержанность автора в Софокловой пьесе. На ее приличье уже было указано; какую противоположность этому представляет игривость Еврипидовой пьесы – там ли, где хор сатиров переносится мыслью к добытой обратно Елене, или там, где винные чары вызывают в Киклопе совершенно особые чувства к старому Силену! То же самое придется заметить и об отношении сатиров к отцу их Силену. У Софокла они – почтительные сыновья и даже на брань не отвечают бранью; у Еврипида они очень бесцеремонно выдают Киклопу увертку – правда, довольно гнусную, – придуманную стариком для оправдания себя перед ним, и вообще обращаются с ним без всякого стеснения.

Второе – это роль хора здесь и там. У Софокла он положительно главный актер; и следы коров находит он, и Киллену уличает он. Рядом с ним роль Силена только вспомогательная: он, правда, и направляет своих детей, и распекает их при случае, но все же действие происходит без него. «Киклоп» Еврипида и в этом отношении прямой контраст драме Софокла. У него роль хора чисто декоративная: он своими песнями, плясками и шутками украшает действие. Его же носители – исключительно актеры: Одиссей, Киклоп, Силен.

Этим придется пока удовольствоваться; о технике диалога уже было сказано, в филологические тонкости, касающиеся языка и стиля, здесь пускаться не место. Перед нами два типа сатирической драмы, довольно резко отличающиеся друг от друга. Называть их софокловским и еврипидовским мы не имеем права: приведенные выше образчики из Софокловых сатирических драм гораздо ближе подходят к «Киклопу», чем к «Следопытам». Но зато, перебирая отрывки из сатирических драм Эсхила, мы – при всей их незначительности – легко признаем в них тот же стиль, что и в новонайденной драме Софокла. Сопоставляя эти наблюдения с античным свидетельством, согласно которому Софокл в молодости был учеником и подражателем Эсхила, мы позволим себе предложить следующее решение: ранний тип принадлежит Эсхилу и молодому Софоклу, поздний – зрелому Софоклу и Еврипиду.

Как же отнеслась античная критика к тому и другому типу?

Теперь будет уместно обратиться к тому тонкому ценителю поэзии, на чье свидетельство о сатирической драме мы сослались с первых же слов нашей статьи, – к Горацию и его «Поэтике». Вот что он говорит:

Тот, кому был малоценный козел за трагедию призом…

Не будем придираться к учености поэта, поверившего своим источникам, что трагедия получила свое имя от того козла, который будто бы был наградой победителю в состязании; речь идет, очевидно, о зачаточном периоде этой отрасли искусства, периоде Феспида и его ближайших последователей.

Вскоре и сатиров вывел нагих, уроженцев дубравы,
И – хоть и был он суров – не роняя степенности, в область
Шутки вступил, чтоб в приятной диковине видел приманку
Зритель, исполнивший долг благочестия, пьяный и буйный.

И с этим рационалистическим объяснением можно будет не согласиться: не вскоре после трагедии возникла сатирическая драма, а из сатирической драмы развилась трагедия. Но нас интересуют не взгляды Горация на рождающуюся сатирическую драму, а его критика уже созревшей. Пусть игривость этого дивертисмента находит себе оправдание в послеобеденном настроении зрителя, посвятившего всю первую половину дня серьезной трагедии; какой же отсюда вывод для поэта?

Смейтесь же, сатиры, вдоволь, шутите, в игривую сказку
Важной трагедии смысл обращайте; но помните меру!
Недопустимо, чтоб бог иль герой, лишь недавно в порфире,
В царских парчах перед нами явившийся, – низменной речью
До полумрачных харчевен спускался; не должно им также,
Почвы земли избегая, в эфирную высь возноситься.
Пусть же трагедия, помня, что пошлость ее недостойна, —
Точно матрона, что пляшет, обряд исполняя священный, —
В сатиров свите задорных стыдливость блюдет и приличье.