Европа. Борьба за господство

Год спустя Чемберлен, Бриан и Штреземанн подписали в Локарно соглашение; пакт о ненападении между Парижем, Берлином и Брюсселем, подписанный в октябре 1925 года, гарантировался Лондоном и Римом. Германия признавала текущее положение в Европе и обязывалась не претендовать на Эльзас-Лотарингию. Взамен Германию допускали в Лигу Наций как равноправного члена, хотя и без обязательства участвовать в любых коллективных военных действиях против Советского Союза. Чтобы обезопасить страну, Штреземанн заключил в конце апреля 1926 года договор с СССР. Вместе с планом Дауэса эти меры представляли собой попытку уладить проблему немецкого реваншизма и надежно обеспечить стабильность на континенте. Новый дух сотрудничества прославляли повсюду, именно поэтому Нобелевская премия мира была присуждена двум его «архитекторам», Бриану и Штреземанну. В Локарно Бриан анонсировал «европейские переговоры» – «on a parle européen».[996] Правда, соглашение соблюдалось лишь на западе; Великобритания отказалась распространить свои гарантии Франции и Бельгии на Восточную и Центральную Европу. «Ни одно британское правительство, – заявил Чемберлен, заставив вспомнить о Бисмарке, – не рискнет ни одним британским гренадером» ради защиты Польши. Действительно, Германия демонстративно отвергала все пожелания маркировать свою границу с Польшей и Чехословакией, как бы сигнализируя о своем намерении добиваться пересмотра этих границ в ближайшем будущем. Только время могло показать, так ли крепок мир в Европе, как мечталось участникам переговоров в Локарно. Посол США в Лондоне, например, выражал недовольство придумыванием различных категорий границ и предсказывал, что они «попросту фиксируют точку, где начнется следующая большая война», то есть польско-немецкую границу.[997]

План Дауэса и Локарнское соглашение определяли европейскую внешнюю и внутреннюю политику до конца десятилетия. В Германии Штреземанн добился одобрения обоих документов от рейхстага, но правая оппозиция обвинила его в пренебрежении национальными интересами ради Антанты и американских и еврейских финансистов; коммунисты же заявили, что он отдал страну в рабство международному капиталу. В этом контексте манифест Адольфа Гитлера «Mein Kampf» – «Моя борьба» – изображал международную политику как борьбу за пространство, которое является «главной опорой… политической власти». По Гитлеру, Германскому рейху угрожала опасность оказаться «незначительным» в тени гигантских по площади Советского Союза, Китая, Соединенных Штатов Америки, Франции и Британской империи. «Все они являются пространственными образованиями и по площади более чем в десять раз превосходят нынешний Германский рейх». Более того, Гитлер утверждал, что «с сугубо территориальной точки зрения, площадь Германского рейха поистине ничтожна в сравнении с так называемыми мировыми державами». Поэтому Гитлер отвергал призывы к восстановлению границ 1914 года как «политический абсурд, [поскольку] границы рейха в 1914 году определялись вовсе не логикой. В действительности они не были разумными, ибо не охватывали всех людей немецкой национальности и не представлялись целесообразными с военных позиций». Восстановить рейх в этих границах означает вернуть Германию в то невыносимое положение, в каком она пребывала до мировой войны, окруженная территориально со всех сторон.

Решение, полагал Гитлер, состоит в «создании здорового, практичного, естественного соотношения между населением и ростом численности нации с одной стороны и количеством и качеством его почвы с другой стороны». Германия, ведомая национал-социалистической партией, должна стремиться к устранению диспропорции между нашим населением и нашей территорией». Отсюда следовало, что «земля и почва» на востоке, на территории «России и ее вассальных государств» – то есть на территории СССР – должна стать «целью [немецкой] внешней политики». Именно там Германия приобретет необходимое Lebensraum,[998] чтобы конкурировать с обширными пространствами своих глобальных соперников. Гитлер также охарактеризовал внутренние предпосылки этой космической борьбы за жизненное пространство: потребность объединить народ (Volk) в проекте нового национального самоутверждения, в особенности посредством изоляции «вредных» элементов, которые портят и разлагают людей. Здесь Гитлер прежде всего подразумевал евреев, которых он воспринимал как внутреннюю угрозу чистоте расы и как «кукловодов», что скрываются за международным коммунистическим и плутократическим заговором против Германии. Для Гитлера, даже в большей степени, чем для большинства немцев, внешняя и внутренняя политика были переплетены неразрывно.[999]