Европа. Борьба за господство

Встревоженный разладом отношений, которые ему удалось наладить со Штреземанном, и обеспокоенный уходом США из Европы, Бриан обратился к Вашингтону в апреле 1927 года с предложением заключить франко-американский пакт о ненападении. На самом деле Франция нуждалась в гарантиях США применительно к европейскому статус-кво, но Вашингтон требовал гораздо более широких полномочий, под которыми подписались бы все заинтересованные стороны. Эта инициатива в итоге обернулась пактом Келлога – Бриана в августе 1928 года: война «как инструмент национальной политики» запрещалась во всех случаях, кроме самообороны. Этот пакт, к которому присоединились почти все европейские государства, весьма соответствовал классической американской доктрине добровольного международного сотрудничества. Госсекретарь Фрэнк Б. Келлог позаботился о том, чтобы в пакте не содержалось никаких механизмов принуждения; все, кто его подписывал, прекрасно отдавали себе отчет: право на самооборону можно толковать исключительно широко, и потому эта оговорка в тексте документа фактически лишает его силы. Например, что произойдет, если Франция оккупирует часть Германии, дабы помешать перевооружению последней, как она поступала в 1920-м и 1923-м годах, и если Берлин прибегнет к оружию, чтобы восстановить свой национальный суверенитет? Вашингтон снова сумел обойти «германский вопрос». В том же году французский военный министр Андре Мажино одобрил строительство кольца укреплений на восточной границе Франции. Еще в том же году Франция вернулась к «золотому стандарту» и принялась накапливать государственные резервы – каковые являлись вторыми в мире по величине к началу следующего десятилетия, – чтобы гарантировать себе экономические рычаги давления на Германию.[1003]

Кремль тоже весьма скептически отнесся к пакту Келлога – Бриана, в котором «идеалисты» видели залог мира и международной доброй воли. В Москве пришли к мнению, что для окончательной победы революции в долгосрочной перспективе Советскому Союзу необходимо мобилизовать внутренние ресурсы для отражения любой потенциальной агрессии. В июле 1928 года на съезде партии Бухарин заявил, что война «будет главной проблемой нашего времени» и у СССР «мало времени», чтобы подготовиться.[1004] Милитаризация молодежи неуклонно возрастала. Директива первого пятилетнего плана (1928) особо отмечала возможность новой войны или интервенции в качестве причины скорейшего завершения программы индустриализации. Новая экономическая политика с ее свободным рынком сельскохозяйственной продукции осталась в прошлом. Зависимость от иностранных экспертов и поставщиков подлежала искоренению. Коллективизация крестьянских хозяйств была призвана обеспечить излишки продовольствия, чтобы накормить рабочих, которые строили заводы, где будет производиться вооружение, гарантирующее безопасность СССР. Колхозников фактически «привязали к земле»; многих расстреляли за отказ сотрудничать. Так состоялось «второе закрепощение» крестьян, и появился новый «класс служащих» для удовлетворения внешних потребностей государства. В этом отношении именно 1927–1928 годы, а вовсе не 1917-й, ознаменовали начало социальной трансформации России, вызванной внешней политикой.[1005] Родился «сталинизм».