Европа. Борьба за господство

Франция наблюдала за этим с понятной тревогой. Аристид Бриан предпринял последнюю попытку включить Германию в стабильный европейский баланс, который гарантировал бы французскую безопасность. Он предложил пожертвовать французским суверенитетом в обмен на постоянное ограничение немецкой мощи в рамках объединенной Европы. В мае 1930 года Бриан обнародовал подробный план перехода к «Европейскому федеральному союзу», которым станет управлять «Европейская конференция» с постоянно действующим исполнительным органом. Экономическое сотрудничество являлось основой этого союза, но Бриан подчеркивал, что «всякий прогресс в сфере экономического единства жестко определяется вопросами безопасности».[1009] Лондон отверг эту идею. Некоторую поддержку оказали социал-демократы, но в целом немецкая реакция была холодной. Берлин воспринял этот план как очередную попытку «надеть кандалы», по выражению статс-секретаря фон Бюлова.[1010] В Берлине предпочли реализовывать собственный план консолидации Центральной Европы, прежде всего в рамках сотрудничества с Веной.[1011] В начале июля 1930 года немецкое правительство официально отвергло план Бриана.

Вскоре отношения между Парижем и Берлином вновь обострились. В конце августа 1930 года министр иностранных дел Германии Юлиус Курциус объявил о проекте таможенного союза с Австрией, призванного включить в «сферу влияния» Берлина обширные территории Восточной и Юго-Восточной Европы – саму Австрию, а также Венгрию, Чехословакию, Румынию, Югославию и, возможно, даже Польшу. Проект сулил не просто частичную европейскую экономическую интеграцию под руководством Германии – чему отчаянно противилась Великобритания, – но и фактическое объединение Германии и Австрии, прямо запрещенное условиями Версальского договора. В середине марта 1931 года Курциус подписал таможенное соглашение с Веной. Месяц спустя высокопоставленный немецкий дипломат выразил надежду на «вынужденное» присоединение Чехословакии к этому союзу; итоговое «окружение» Польши, добавил он, позволит Германии участвовать в споре о восточных границах с позиции силы.[1012] В ответ Франция поиграла своими крепкими экономическими «мускулами» – каковые укрепились в относительном выражении на фоне США и Великобритании после 1929 года – и обанкротила крупнейший австрийский банк, венский «Кредитанштальт», в мае 1931 года. Это привело к немецкому банковскому кризису, который привел страну на грань экономического коллапса и существенно усугубил депрессию в Соединенных Штатах. За год до уничтожения французами банка «Кредитанштальт» уровень безработицы в Германии составлял 3 миллиона человек; через год после краха банка он превысил 5 миллионов человек и грозил расти далее. Аналогично в США уровень безработицы достигал 9 процентов в 1930 году, но вырос выше кошмарных 16 процентов к концу 1931 года и 24 процентов в 1932 году. Другими словами, европейский геополитический кризис начала 1930-х годов спровоцировал Великую депрессию, а вовсе не наоборот.

Все теперь зависело от того, удастся ли в ходе следующего раунда конференции по разоружению в Женеве, который открылся в начале февраля 1932 года, найти решение, способное равно удовлетворить Берлин и Париж. Французы отказывались соглашаться с немецким равноправием без надежных гарантий своей безопасности; если переговоры потерпят неудачу, у правительства рейха уже имелась масштабная программа перевооружения. Гонка за право увидеть, сумеет ли Веймарская республика обеспечить себе военное равноправие, вступила в завершающую фазу. Канцлер Брюнинг не делал секрета из своих надежд на то, что сможет устранить непримиримые внутренние противоречия за счет успехов на внешнеполитическом фронте. Саботаж таможенного союза с Австрией, предпринятый Францией, и обструкция в Женеве сделали канцлера жертвой правых националистов. Правительство Брюнинга пало в мае 1932 года, во многом из-за того, что президент Гинденбург и рейхсвер отказали ему в поддержке, всего за несколько месяцев до того, как французы, британцы и американцы в июле договорились в Женеве о военном равноправии Германии. Когда канцлер умолял не бросать его «за сотню метров до финиша», он имел в виду перевооружение, а никак не восстановление экономики.[1013]