Европа. Естественная история. От возникновения до настоящего и немного дальше

Широко распространено мнение, что сельское хозяйство и скотоводство стали развиваться из-за стабилизации климата примерно 11 000 лет назад. Лучше всего это изложено у Брайана Фейгана в книге «Долгое лето: как климат изменил цивилизацию»260. Фейган утверждает, что климат ледникового периода был враждебным, но последовавший период исключительной климатической стабильности сделал сельское хозяйство выгодным занятием. Разумеется, климат влияет на сельское хозяйство, но, на мой взгляд, было бы ошибочно считать его единственным или даже решающим фактором. Во времена ледникового изменения климата происходили гораздо медленнее, чем сегодня, – для живших тогда людей эти перемены были просто незаметны[241]. Поскольку даже во время ледникового периода огромные территории в низких широтах годились для сельского хозяйства, ответ нужно искать более широко. Возможно, как говорит Фейган, погода ледникового периода была более суровой и разрушительной, чем в более позднее время. Но это еще предстоит убедительно продемонстрировать.

При поиске истоков одомашнивания полезно представлять его как некую форму отложенного вознаграждения, поскольку зерно нужно сеять для последующего употребления, а не пускать в пищу сразу, а животных нужно вырастить, прежде чем забить. Чтобы это было оправданно, должна быть разумная перспектива возмещения. Суровый климат, безусловно, может ограничить размер такого возмещения, а плохая погода может его уничтожить. Но это возмещение также зависит и от факторов, которые человек способен контролировать. Например, травоядные могут погубить урожай, хищники – разорить стадо, а враждебные соседи – уничтожить или украсть и то и другое.

Для людей, создавших Гёбекли-Тепе, навыки охоты и управления огнем улучшили бы перспективы возмещения вложений в сельское хозяйство. Но чтобы такая сделка была реально выгодной, требовалось предотвратить нападения соседей на их стада и урожай. Мы мало знаем об их политической организации, но не будет неразумным предположить, что на приобретение таких умений им, возможно, понадобилось около тысячи лет после постройки Гёбекли-Тепе.

Анализ костей животных из самых ранних поселений показывает, что люди намеренно выбраковывали молодых самцов из своих стад. Этот процесс «неестественного отбора» позволял переходить в следующее поколение неким качествам, благодаря которым необычным особям удавалось избежать ножа мясника. За несколько тысяч лет на основе этих отбираемых признаков сформировались различные домашние разновидности, которые мы наблюдаем в археологической летописи.

Козы, овцы и свиньи были важны для первых европейских пастухов, но насколько важнее оказалась корова! Индусы сохраняют надлежащее почтение к этому животному. Иначе обстояли дела с европейцами – народом, который, согласно мифу, произошел от связи богини и быка: «широкоглазая» Европа была похищена Зевсом в образе белого быка и родила ему троих сыновей[242]. Отголоски центрального положения этого вида в европейской культуре можно видеть на неолитических изображениях быков, которые тянут тележки, везущие солнце. Даже сегодня в тосканской Сиене на шествиях во время Палио[243] быки тянут по улицам тележки – возможно, пережиток этрусских ритуалов.

В соответствии с мифологией Европа больше обязана союзу быка и человека, нежели любая другая территория. Европейцы – одни из немногих людей, кто может употреблять коровье молоко, поскольку у них самая высокая терпимость к лактозе на планете (чемпионами из чемпионов в этом отношении являются ирландцы). Способность европейцев питаться молоком, конечно же, зиждется на бедах их многочисленных предков, которые не могли переносить лактозу во взрослом возрасте. Они исчезли, а мы, немногочисленные счастливчики, смогли построить цивилизацию на мощи коровы.

Я не сомневаюсь, что на заре доместикации корова считалась членом семьи, существом, которое защищали, холили и лелеяли, а взамен получали пищу. Любой, кто доил корову вручную, знает, что ее молоко особенно вкусное и насыщенное в течение трех недель после рождения теленка. Но горе тому, кто будет доить животное, прежде чем насытится теленок. Перед тем как уступить человеку, желающему попробовать хоть каплю, корова будет сопротивляться всеми способами – словно это ее права в сделке по одомашниванию, которую мы заключили с нею. Но когда теленок напьется досыта, она безропотно отдаст свое вымя и даже сама глотнет, если вы направите струю ей в рот.

Сегодня корова уже не член семьи, а какая-то производственная единица. Она часто несчастна, вечно заключена в стойле на механизированной молочной фабрике. Вымя ее предка тура было настолько маленьким, что едва было заметно даже при лактации. Но за тысячи лет неестественного отбора вымя у молочных коров выросло так сильно, что его масса часто даже деформирует ноги, и эти животные склонны к смертельно опасному заболеванию маститом. Мне кажется, что ради стакана дешевого молока не стоит отказываться от сделки, которую мы впервые заключили тысячи лет назад.