Европа изобретает цыган. История увлечения и презрения

Когда Фридрих Шиллер в 1798 г. в письме к Гёте после чтения знаменитого путевого дневника Нибура и Вольная по Востоку приходит к выводу: «при всем при том какое блаженство быть рожденным в Европе»[581], то становится понятнее, почему не находится повода заниматься теми, кто в незапамятные времена пришел с Востока. Шиллер приводит два аргумента: во-первых, «живительная сила действенна в человеке только в такой маленькой части мира, а те невообразимые массы народа для человеческого усовершенствования ровным счетом ничего не значат»[582]. Из этого он делает второй вывод, который можно перенести на представление о цыганах: что «абсолютно невозможно» найти материал для эпической или же трагической поэзии среди этих народных масс или привнести в эти массы аналогичный материал[583]. Цивилизационная граница, которая как Европу отделяет от остального мира, так и рассекает собственную территорию, есть одновременно граница эстетическая. Только после перемен в эстетике и поэтике, которые призваны были расширить изобразительное пространство до произвольной величины, неевропейцы и низшие слои могут подняться до объекта изображения, достойного искусства. В XVIII в. и аргументация Шиллера приоткрывает завесу над этим фактом – несмотря на отмену сословных ограничений в театре, тесное переплетение общественной иерархии и эстетических достоинств еще почти совсем не ослабилось.

Однако роман, как и другие прозаические жанры, утверждающиеся в европейской литературе XVIII в., благодаря своей панорамной широте предоставляет разнообразные возможности, чтобы представить периферийные фигуры и наделить их нарративной весомостью. В этом жанре, который к 1800 г. уже превращается в массовую литературу, чаще всего и всплывают персонажи-цыгане, не в последнюю очередь благодаря традициям плутовского романа. Но вы напрасно будете искать среди них характеры, наделенные индивидуальностью, обладающие оформленными действиями, чувствами и мыслями, собственной полно освещенной судьбой. И «Хвала цыганам» (1757) Фридриха фон Хагедорна (1708–1754) довольствуется проекциями на воображаемый коллектив цыган. В финальной строфе он возвышает их предполагаемый образ жизни до метафоры национальной раздробленности, а также духовной и социальной дезориентированности своей собственной страны:

Вы к почестям высоким не спешите:
Вас титулов богатство не влечет.
Противоречия нет в принятых ученьях,
Перо в атаку не ведет.
На вас на всех (кто смеет преимущество отнять?)
И цвета одного, и веры одинаковой печать[584]

.

В пьесе Якоба Михаэля Ленца (1751–1792) «Турецкая рабыня»[585](написана в 1774 г.), представляющей собой переработку пьесы Плавта, цыганка Фейда не обладает даже обязательным для цыганок даром прорицательницы. Как комедийный типаж комической старухи, которая страстно предается пьянству, она попадает в подозрительную компанию бесчестных и аморальных обманщиков, к которой принадлежат «Хирцель, богатый еврей» и циничный хозяин борделя, который когда-то купил «турецкую рабыню» Селиму у другой цыганки и теперь собирается выгодно перепродать ее дальше некоему офицеру в отставке.

«Лесные люди»: дикари, которых не приручить