Европа изобретает цыган. История увлечения и презрения

В пьесе Гёте «Гётц фон Берлихинген с железной рукой» (1773) в сцене в замке Ягдтхаузен герой Гётц поучает Карла, «своего сыночка», что бедным рыцарям приходится «совершать конные набеги», чтобы насилием восстанавливать справедливость и таким образом совершенно между прочим поддерживать свое существование. Когда Элизабет спрашивает своего сына Карла, которого Гётц слегка балует: «Разве ты не поедешь с ними?»[586], тот испуганно отметает эту идею: «Нет! Тогда нужно будет ехать через густой-прегустой лес, а в нем цыгане и ведьмы»[587]. То, что предстает здесь порождением фантазии и по-детски наивным древним страхом перед магическими местами и силами, преподносится зрителям в V акте, в сцене «Ночь. Дремучий лес», где Гётц, убегая от имперских войск, попадает в «цыганский лагерь», как социальная реальность времени. Начиная с систематических преследований в XVI в. и вплоть до XIX столетия, цыгане считаются «лесными людьми»[588] Европы, которые делят недоступное и непроходимое пространство с разбойниками или маргинализированными людьми вроде угольщиков и ведьм. В «Гётце…» они также описаны как обитатели земляных пещер, находящиеся на уровне развития охотников и собирателей, когда, например «цыганская мать» дает своей дочери указание: «Почини соломенную крышу над ямой», а сын комментирует ужин: «Хомяк, мамаша. Вот! И две полевые мыши»[589]. В ранний период Нового времени лишь немногие транспортные пути пересекали большие лесные массивы Центральной Европы. Охотничьи развлечения землевладельцев-дворян постоянно описываются в литературе как опасное вторжение, как только в пылу погони пересекается пограничная линия. По ту сторону от территории, контролируемой с помощью хозяйственной деятельности хотя бы днем, находится «глухой лес», враждебная, нецивилизованная территория: антиместо, где от собственной культуры ожидается совсем неведомое. Это антиместо характеризуется нехватками разного рода: отсутствием надежных семейных структур, сословных иерархий, религии, управления и т. д. Но все это воспринимается также и как беспорядок, поскольку антиместо находится вне сферы досягаемости со стороны правителей и вне социального контроля, характерного для сельских общин и обнесенных стенами городов. Так, например, Гёте в исторической ретроспективе на французскую революцию и наполеоновские войны толкует цыган как символическое воплощение общественного хаоса, когда он в «Маскарадном шестваии» (1818) заставляет их шагать по лицам города-резиденции Веймара в одном строю с литературными героями из некоторых его драм и также драм Фридриха Шиллера в исполнении дам и господ из веймарского общества: «Шагает Гётц фон Берлихинген… показывается сельский люд, приверженный простым радостям жизни в самые нелегкие времена, и, с другой стороны, цыгане, чтобы намекнуть на расшатывание законов»[590].

Как же может состояться встреча, если принимать во внимание наличие границ, которые в собственной стране маркируют то, что следует считать цивилизацией, не только в этническом и социальном аспектах, но и топографически? В литературе XVIII в. встреча по большей части инсценирована как случайная. Цыгане считаются кочевниками, и, будучи кочевниками, именно они своим внезапным появлением и исчезновением определяют место, время и продолжительность встречи. Поэтому и невозможно увидеть, как они живут.

Беглое знакомство возможно только, когда герой натыкается на цыганский лагерь – по большей части это происходит темной ночью, при неверном свете костра и сопровождается необычным пением. В течение XVIII в. формируются три сценария встречи, которые различным образом обозначают местную цивилизационную границу. Чаще всего соблюдается пространственная дистанция. Цыганский лагерь издали представляет собой картину дикой, исконной жизни в природе до всякой цивилизации. Во втором варианте встреча оборачивается опасной коллизией. Цыгане в этом случае предстают как бродячие мародеры, которые кичатся в лагере своей добычей и к тому же грабят прохожих. Наконец, согласно третьей версии, цыганский лагерь изображен как спасительное прибежище. Здесь пришельцы находят архаичное, действующее по законам гостеприимства человеческое сообщество.

В романе Гёте «Годы учения Вильгельма Мейстера» (1795/96) возможность встречи, по-видимому, описана сквозь призму сформулированной Руссо идеи возврата испорченного цивилизацией человеческого общества к жизни в согласии с природой, когда Вильгельм Мейстер и его друзья в непонятной ситуации во время войны вынуждены бежать[591]. Уйдя от цивилизации, они разбивают лагерь в лесу, в идиллическом месте. Жизнь в природе укрепляет их общинное чувство и представляется средством, которое «очищает любую душу»[592]. Положительный опыт увязывается с топографией, с «лесными людьми» и их образом жизни: