Европа в эпоху Средневековья. Десять столетий от падения Рима до религиозных войн. 500—1500 гг.

Именно в Данте мы находим первые слабые следы проявления этих новых сил в собственно интеллектуальном мире и начало их непрерывного современного действия, и мы можем по праву назвать Данте первым человеком эпохи Возрождения, хотя, возможно, одинаково верно было бы назвать его всецело средневековым человеком. Его теология и философия были средневековыми и схоластическими, его ад был достаточно материальным, и мечтой его политической мысли была Священная Римская империя — отчетливо средневековая идея. Но вместе с ними мы улавливаем проблески и других, совершенно иных вещей. Его теология может быть средневековой, а ад — материальным, но в некоторых случаях он проявляет такую независимость суждений, которая явно более современна, и, что гораздо важнее, у него есть самое ясное представление о том, что будущую судьбу человека определяет не его место в грандиозном механизме, а его личный дух и характер; что личный характер не просто проявляется в том, как человек проводит жизнь, но и является определяющим фактором в том, какое место будет занимать человек в будущем. Его политической идеей может быть Священная Римская империя, но он обнаруживает зачатки явно современного понятия, что государство должно существовать ради личности и что человек должен иметь голос в управлении собственными делами. То, что свою великую поэму Данте написал на современном ему языке, является немалым свидетельством независимости. Он чувствовал красоту мира и жизни, а также ощущал живую связь с людьми Античности. Однако эти современные черты, хотя их и можно найти у Данте, выражены в нем слабо. Большая часть его мыслей — средневековая. В нем мы обнаруживаем лишь незначительные зачатки будущего течения.

Однако в следующем поколении, в Петрарке, мы наблюдаем уже полный прилив. В нем как руководящие личные черты мы четко видим все те особенности Ренессанса, которые придают ему особый характер интеллектуальной революции, и, проявившись в нем с такой силой, они уже не исчезали из людей. В первую очередь он испытывал то, чего не испытывал ни один другой человек с древних времен, — чувство красоты природы и удовольствие от самой жизни, ее самодостаточность; у него также было чувство таланта и силы и уверенности в себе, которые внушали ему великие планы и надежду на бессмертную славу в этом мире. Во-вторых, у него было сильнейшее ощущение единства прошлой истории, живых уз связи между ним и подобными людьми Античного мира. Тот мир для него не был мертвой древностью, он жил и чувствовал в нем, и его поэты и мыслители казались ему соседями. Его любовь к этому миру доходила почти, если можно так выразиться, до восторженного энтузиазма, который едва ли был понят в его собственное время, однако он зажег во многих других подобное чувство, которое дошло до нас. Плоды его легко увидеть в Петрарке как подлинной культуре, как в первом из современных людей, в котором мы можем это найти.

В его случае это также привело к тому, что является еще одной характерной особенностью эпохи Возрождения, — сильному желанию овладеть всей литературой, произведенной Античным миром. Прежде чем приступить к новой работе, современный мир обязательно должен был знать о том, что совершили древние, чтобы начать с того места, на котором они остановились. Эта предварительная работа по собиранию знаний была одной из самых важных услуг, которые оказали миру люди, возрождавшие науку и знания. Петрарка со всепоглощающим пылом стремился отыскать все сочинения классических авторов, когда бы ни представлялась такая возможность, и хотя количество найденных им авторов, неизвестных в Средние века, невелико, все же его собрание можно назвать большим для отдельного человека, и он начал тот активный поиск классической литературы, который в ближайшие сто лет приведет к великим последствиям.

Петрарка открыл эпоху Возрождения и еще в одном смысле. Великий научный прогресс, достигнутый этой эпохой по сравнению со Средними веками, состоит не в каких-то реальных открытиях или новом вкладе в копилку знаний, который он сделал, а в низвержении авторитета как последней инстанции и возвращении критического взгляда, наблюдения и сравнения как эффективных методов работы. Гораздо важнее любого конкретного научного труда, совершенного в эпоху Возрождения, было восстановление истинного научного метода. И здесь тоже с Петраркой началась современность. Он атаковал не одну давнюю традицию, не одно поддержанное авторитетом убеждение новым оружием критики и сравнения, и по крайней мере в одном случае — в своем исследовании подлинности грамот, которые якобы передали Австрии Юлий Цезарь и Нерон, проявил себя как человек, полностью пронизанный духом и овладевший методами современной науки.