Однако развитие торговли и городов в некотором роде вложило в руки императора новое оружие. Все это привело к более общему и внимательному изучению древнеримского права, и это право изображало власть императора абсолютной во всех сферах управления. Юристы Фридриха сказали ему: «Ваша воля является источником права в соответствии с признанным юридическим принципом институций: все, что желательно государю, имеет силу закона».
Именно с санкции, которую ему давал авторитет Кодекса Юстиниана, Фридрих попытался установить королевский надзор над местными правительствами городов и возродить ряд практически уже исчезнувших прав, посредством которых он мог получить значительные доходы. Сделанное им с виду очень напоминает попытку восстановить в Италии центральное и непосредственное королевское правительство, от которого практически отказались в Германии.
Для городов этот вопрос представлял жизненно важную заботу. Под угрозой оказались не только их местная независимость, которой они добились для себя, но и будущее их хозяйственного процветания, которое в значительной степени зависело от свободы действия и возможностей самоуправления. Поэтому они объединились друг с другом ради общего дела, по крайней мере большинство, и тесно сплотились в Ломбардской лиге — организации, которую они создали для взаимной защиты от императора.
Проследить борьбу в деталях мы не можем. Стоит отметить битву при Леньяно в 1176 году, когда города одержали полную победу над императором и на какое-то время положили преграду его власти. Но они не получили от этой победы столько, сколько можно было ожидать. С отменным мастерством Фридрих приступил к восстановлению своих позиций, и ему удалось рассорить папство с городами и заключить отдельный мир с Александром III на основе взаимных уступок. Затем в Германии был свергнут Генрих Лев и рухнула власть гвельфов, и после этого Фридрих нашел, что города стремятся заключить мир не менее, чем он сам.
По договору в Констанце, заключенному между ними в 1183 году, признавался общий суверенитет императора, он должен был утверждать должностных лиц, избранных городами, некоторые дела могли быть обжалованы городскими судами у его представителей, а особые права, которых он требовал себе, были заменены на ежегодные выплаты от всех городов, достаточно большие, чтобы обеспечить ему немалый доход. Однако на самом деле император признал местный суверенитет и независимость городов и оставил надежды на создание объединенного национального правительства в Италии, если таковые у него были, как это произошло в Германии. Разумеется, обе эти страны распались на части и больше уже не объединялись в одно государство вплоть до середины XIX века.
Теперь император заключил мир со всеми своими врагами, и в последнюю часть правления его лишь слегка тревожила оппозиция. Он распоряжался огромными ресурсами и обладал невероятной силой. Возможно, ему казалось, что он в состоянии установить Священную Римскую империю из теории как реальный факт, и кое-что говорит нам о том, что он считал такое свершение вполне достижимым. Но хотя его позиции были превосходны, поистине сильные имперские позиции, их основа была совершенно иная и гораздо менее надежная, нежели основа силы Оттона или Генриха III. Единственно возможная реальная империя была бы федеративным, то есть феодальным суверенитетом — господством полностью независимых и самоуправляющихся государств. Он не мог опереться на твердую поддержку великой нации, которая рассматривала бы ее как славное выражение своей национальной жизни.
Однако вскоре после Констанцского мира Фридрих гарантировал себе преимущество, которое обещало восстановить, по крайней мере в значительной степени, все, что потерял император, и определило характер окончательного соперничества между империей и папством. Для своего сына Генриха, уже признанного его преемником, он выторговал руку Констанции, наследницы Норманнского королевства, которое включало в себя Сицилию и Южную Италию. Если бы удалось создать прочное и централизованное государство, фундамент для империи, то, возможно, имея такое преимущество, он сумел бы консолидировать всю Италию, и то же самое затем можно было бы сделать в Германии; безусловно, учитывая его географическое положение, Норманнское королевство больше подходило на роль центра мировой империи, чем Германия. Такая возможность таила в себе величайшую опасность для папства, угрожая окружить его небольшое королевство сильным имперским государством, и папы эту опасность не проглядели.