Европейская герилья. Партизанская война против НАТО в Европе

К тому времени на всех легальных площадках резко возросла активность в связи с этой голодовкой. Мы стали принимать участие во всех легальных и не совсем легальных акциях, так что времени на более крупные акции не оставалось. Со смертью Хольгера Майнса и расстрелом председателя Верховного суда фон Дренкмана наши возможности по похищению «Пеппера» резко уменьшились. Акция в отношении Дренкмана было прямым ответом «Движения 2 июня» на смерть Хольгера.

Вообще, акция «Пеппер» был запланирована на Рождество, чтобы воспользоваться праздничной сутолокой. Но из-за мощных преследований правоохранителей нам стало ясно, что для обеспечения операции по Лоренцу надо подготовить что-то еще, ибо совместить обе эти операции мы не сможем. Была известна точная дата выборов – 2 марта 1975 года. Таким образом, операция «Пеппер» у нас отпадала, что сразу создавало нам существенные финансовые проблемы.

– Какова была цель похищения Лоренца?

Райндерс/Фрич: Освободить заключенных и поднять общий настрой, который тогда находился в упадке. Голодовка Хольгера и его смерть – это был тяжелый удар. Да, была сильная мобилизация, но психологически многие были сильно подавлены. Мы хотели показать, что кажущемуся всесилию государства можно что-то противопоставить.

Позднее, когда мы были уже в тюрьме, то часто обсуждали: не было ли похищение Лоренца ошибкой? Дело в том, что создавалось впечатление, будто освобождение арестованных стало чуть ли не главным пунктом нашей программы действий, поскольку в политическом плане ничего больше не происходило.

Нам был нужен успех. Мы бы не пошли на это дело, если бы не верили, что у нас есть реальный шанс на обмен. Если при занятии немецкого посольства в Стокгольме в апреле 1975 года боевиками RAF (команда Хольгера Майнса) имела в списке 26 арестованных, то мы исходили из того, что государство никогда не пойдет на то, чтобы освободить такое количество заключенных. Мы предполагали, что возможно освобождение не более 5–6 человек. После этого нас даже упрекали: дескать, мы были слишком компромиссны, не требовали невозможного.

Были долгие споры о том, кого внести в список. Основная мысль была такая: от каждой фракции хотя бы одного. При этом мы подумали об Ульрике Майнхоф, Андреасе Баадере, Яне Карле Распе и Гудрун Энслин. Вначале нам показалось, что всех четверых они не выпустят. Но тут опять возникала новая проблема: заключенные в Штамхайме сообщили нам, что они сами решат, кого внести в список.

– Вы их спрашивали в Штамхайме?

Райндерс/Фрич: Да, но мы должны были оставаться незаметными. Однако наши всё поняли. Пришел ответ: «Мы знаем о дюжине акций по освобождению, но берлинское болото определенно не вписывается в эту схему». Через две-три недели они еще раз всё обсудили между собой и попросили нас сообщить им о наших намерениях. Потом новая проблема, от которой мы схватились за голову. От женщин RAF, а также от нашей Ины Зипман, которая тогда сидела в женской берлинской тюрьме на Лертерштрассе, пришел ультиматум: всех или никого! Результатом наших споров и размышлений было решение: прекратить обсуждения с заключенными RAF и никого их в список не вносить. Такое решение было мотивировано также тем, что, как нам стало известно, RAF сама готовила акцию по освобождению.

Вильфрид Бёзе от Революционных ячеек (RZ) был тогда в Берлине и в свою очередь пытался провернуть совместную операцию «Движения 2 июня», RAF и RZ. Мы не знали, что речь идет о Стокгольме. Всё это произошло незадолго до операции по Лоренцу. Их акция была в значительной степени подготовлена, и они хотели, чтобы в ней участвовали двое-трое наших людей. Мы отказались. Во-первых, из-за способа решения задачи, во-вторых, из-за формы акции. Они хотели две операции одновременно: одну в воздухе, одну на земле. А это означало похищение самолета и захват посольства. Мы сказали: «Мы это не делаем принципиально».

– Почему вы не хотели участвовать?

Райндерс/Фрич: Похищение самолетов тогда практиковали прежде всего палестинские группы. Мы тогда спорили об этой тактике и пришли к единому мнению, что такими акциями они хотят привлечь всеобщее внимание к своему особенному положению, а мы не можем себе позволить быть осужденными за подобные акции. Мы исходили из собственного разумения. Отказывались выдать имя будущего заложника третьему субъекту, не участнику акции, а они держали нас за контрреволюционеров. Кроме того, при захвате посольства добавляется то обстоятельство, что враг знает, кто мы, может нас окружить и не позволит уйти.