Европейская классическая философия

Как мы видим, здесь рассуждение Декарта становится несколько робким и даже запутанным. Далеко не все картезианцы[4] его приняли, так же как потом большая часть философов, наследовавших Канту, не приняли его «вещь в себе», настаивая на субстанции как единице познания, а не только единице бытия. Так, Николя Мальбранш (1638–1715) считал, что проще отказаться от понятия вещей, чем решать задачу с тремя неизвестными: Богом, идеями и вещами. С точки зрения Мальбранша, способность утверждать «яблоко круглое» принадлежит всецело нашему уму, и не будь нашего ума, мы бы и не выделили яблоко, считая его, например, наростом на дереве, а дерево – наростом на земле. Все вещи для нас бы исчезли. Поэтому, говорит Мальбранш, достоверно только существование Бога и нашего ума, а все остальные вещи есть только аспекты деятельности ума или божественного откровения. В конце концов, мы должны признать существование тел, но только потому, что Откровение (как текст Библии, так и эффекты получения откровения, например огонь, который испытывает посвящаемый в пророки) обязывает нас признать такое существование.

Мальбранш, который попытался объединить картезианство с платонизмом, считал, что любая вещь – субстанция, и любой ум – тоже субстанция. Всё остальное – способ существования той или иной субстанции. Но дальше он столкнулся с трудностью: ведь любая вещь делима, и части вещи существуют тоже каким-то способом, а значит, и эти части должны быть признаны субстанциями, и так до бесконечности. Например, мы можем разложить стол на крышку и ножки, а эти части – на плоскости и углы, а их – на математические и геометрические показатели. Получается, что субстанцией может быть что угодно, и мы можем изучать только способы существования? Мальбранш, конечно, говорил о законах природы, приложимых к определенным классам вещей, но это было только частичное решение вопроса. Учение Мальбранша часто называют «окказионализмом», иначе говоря, учением о случайностях: можно изучать только как что случилось, а не как что существует.

Другой мыслитель-идеалист Джордж Беркли (1685–1753) пошёл еще дальше и заявил, что Откровение тоже не обязывает нас верить в реальность вещей. Например, в Библии сказано, что Бог сотворил такие-то вещи. Но сотворить означает не обязательно сделать вещи такими, чтобы они были грубыми или чтобы они вели вразнобой свое существование. Проще думать, что вещи были созданы как наши представления, как то, что воспринимается нашими «интеллигенциями», предрасположенностями к пониманию. Предположение о грубой материальности вещей только мешает этим предрасположенностям, и «ширма» материи не нужна там, где человеческий ум стремится уподобиться божественному уму. Главная формула Беркли – «Быть – это восприниматься или воспринимать», и если мы не признаем за вещью, что она все вокруг воспринимает, значит, достаточно признать, что она воспринимаема.

Немного скажем о самих терминах. Слово «материя» означает по-латыни «лес, древесина», копируя соответствующий греческий термин. Греки как строители кораблей очень хорошо понимали, что искусство нельзя создавать только из подручных вещей, требуется подобрать для корабля подходящий строевой лес, материал, как мы говорим. Существовал даже парадокс корабля Тесея: он постепенно гнил, и сгнившие доски заменялись на новые, пока все не были заменены. Вопрос: тот ли перед нами корабль, что был, если вся его материя теперь другая? Чистых материалистов, выводивших все бытие из материи, в античности не было, как и чистых идеалистов, выводивших все бытие из идеи. Например, Демокрит или эпикурейцы вроде бы учили, что все состоит из атомов, но атомы были формами со своими свойствами и интеллектуальными особенностями. Как и идеалисты: вроде бы последователи Платона видели в вещах слабое отражение идей, а в материи – простое пространство или совсем ничтожный исходный материал («хора», как говорил Платон, то есть просто «место», «местность»), но у Платона есть демиург, создатель, а ясно, что он не может обойтись совсем без материала. Разве что поэт созидает то, чего прежде не было, но демиург – не поэт, а мастер.

Каковы судьбы проекта Декарта у Лейбница, Локка и многих других философов

Слово «дух» в европейских языках означает всегда высшее интеллектуальное начало, стоящее выше вещей и выше понимания, но при этом позволяющее мыслить и совершать рациональные операции. По-русски дух больше ассоциируется с переживанием, мы не можем сказать «острый дух» в значении «остроумие», или «одухотворен мышлением», тогда как в европейских языках это совершенно нормально. В немецком языке, как и в других европейских языках, слово «дух» означает «ум», «созерцание», а также «общая интеллектуальная ситуация», как в выражениях «дух эпохи» или «действовать в таком-то духе». Так что идеализм до некоторой степени оказывается философией созерцания, взятого как действие, а материализм – философией действия, взятого как созерцание.