Европейская классическая философия

Для Декарта такое соотнесение уже невозможно, потому что воля не просто относится к бесконечному множеству предметов и ситуаций, как в схоластике, но относится к тем вещам, которые совершенно еще не понятны, но оказываются желанны, как счастье например. А значит, воля уже не просто шире разума или характера, но она может быть соотнесена с такими вещами, которые никак не участвуют в каких-либо познаваемых нами соотношениях. Как раз подчинение воли разуму может оказаться злом: для разума непонятые вещи одинаково безразличны, и поэтому разум может направить волю на ложное решение, скажем, отождествив счастье с богатством или славой. Тогда как свобода воли и позволяет не принимать ложные решения, исходя из того, что любое отождествление «характерно», но не «разумно». Так появляется великое понятие свободы воли, которое в новой философии всегда обладает положительным нравственным и политическим смыслом.

Наконец, в Пятом и Шестом Метафизических размышлениях Декарт рассматривает, как именно существуют материальные вещи. Согласно Декарту единство души и тела никак не может выводиться ни из свойств духовных вещей, ни из свойств материальных вещей. Здесь Декарт разрывает со всей предшествующей традицией, которая выводила эта единство либо из сотворенности, как в теологии, либо из сходства свойств душевной и телесной организации, как в различных формах атомизма и внерелигиозной философии, начиная с античности. Фома Аквинский мог оспаривать Аверроэса за доверие этим сходствам, которые как бы превращают свойства в свойственное, но сам при этом объяснял, как свойство тварности определяет границы и действия материального и границы его понимания. Тогда как у Декарта порядок связи материального и духовного в человеке отличается и от порядка мысли, и от порядка протяженности. Ведь мысль ищет сначала основания и не может ничего связать прежде этого, а тут оказываются два разных основания, на которые опираться нельзя. А порядок протяженности служит основанием законов существования и восприятия, но не законов такой связности двух совершенно непохожих вещей. Значит что остается? Воображение, как свойство, которым обладает только человек.

Глава 6 Идеалисты и материалисты нового времени

Как соотносятся истина философии и достоверность знания

Воображение, о котором говорит Декарт, достаточно страстно, чтобы захватить и причины протяженности вещей, и при этом достаточно разумно, чтобы позволить понять ограничения разума человека в отношении к его материальному началу. Например, воображая единорога, мы представляем его как перед глазами, мы не представляем, что видим его носом, ухом или печенью, равно как воображая свое зрение, даже если мы вдруг вообразим «зрячую печень», мы не будем мыслить ее как предназначенную прежде всего для рассматривания мнимых единорогов. Поэтому получается, что воображение, сколь бы оно далеко не уносило нас как от вещей, так и от мыслей, только и может объяснить, почему мы видим глазами, а воспринимаем увиденное глазами – умом. Как мы видим, декартовское (картезианское) воображение отличается от прежних представлений о воображении как об исследовании умопостигаемого образца, как это было в классической риторике.

Но здесь возникает еще одна трудность: если наши знания о телах отвечают ясной и отчетливой идее тела вообще, идее строго геометрической, то почему же мы видим не шар, а яблоко, не круг, а тарелку? Не получается ли тогда, что суть вещей, которая, скорее, геометрическая, чем из случайных подробностей, закрыта от нас? Декарт сначала предполагает, что идеи вещей нам внушаются непосредственно Богом и соотносятся с вещами как намеки. Такое предположение он берет из схоластики, где существовал термин «виртуальный», означавший «возможный» в смысле не выявляющий вещь в специфике ее сущности, а только намекающий на нее. Тогда все идеи «виртуальны», но тогда непонятно, откуда в нас идея нашей собственной действительности, в том числе действительности нашего соотнесения идей и вещей. Тогда Декарт выдвигает другую гипотезу, что вещи – несовершенные подобия идей, и яблоко или мяч – плохая копия шара. Но тогда мы вернемся к тому, от чего уже ушли, к Богу-обманщику, который нас обманывает, выдавая идеи за исходящие от вещей, хотя идея истины, скажем, не может исходить от отдельных вещей.