Европейская классическая философия

В пятом из метафизических размышлений Декарт опять обратился к различию между «сущностью» и «существованием». Для старого богословия сущность Бога была выше любых свойств и качеств, и только существование может соотнести Бога со свойствами: например, Бог-Отец рождает Сына, а значит, обладает таким свойством. Для Декарта сущность – это основание существования, некоторое разумное качество, делающее разумными те свойства, которые мы до этого считали лишь принудительными. Например, мы можем вообразить химеру или грифона, но не можем ничего сделать с тем, что мы их не встретили. А вообразить, скажем, четырехугольный треугольник или крылатую бескрылость мы уже не можем. Отсутствие в нашем мире химер объясняется не тем, что они невозможны в природе, а что они даже не могут быть воображены, сколько бы мы не старались и не изучали природу. А значит, Бог создал закон непротиворечивости, сделал так, что две противоположные идеи не могут существовать одновременно. Итак, из того, что мы постигаем существование и, более того, видим, что существование ограничено разумной сущностью творца, мы делаем вывод, что Бог – не только существование, но и сущность. Декарт мог бы заметить, что проще представить треугольник четырехугольным или без углов, гору без склонов, чем Бога без сущности. Если атеист представляет себе Бога без существования и говорит «бога нет», то это означает лишь то, что он считает существование более первичным, чем бытие, раз к обозначению существования можно прилагать предикат бытия «есть» или «нет» – он экзистенциалист, для него существование первично.

Декарт задает и следующий вопрос: если я творение Бога, а Бог не хочет меня обманывать, как благой Бог, то почему я заблуждаюсь? Декарт отвечает, что это из-за конфликта конечного понимания и бесконечной воли. Например, нам кажется, что вдали человек, но это дерево. Наше понимание дальних предметов ограничено, мы плохо можем разглядеть эти предметы, но при этом наша воля стремится встретить человека, а не только дерево, она слишком широка в своих стремлениях и не может быть обуздана. Или я ошибся в расчетах, потому что ограниченной оказалась моя память, но безграничной – воля продолжать расчеты, вот я их и продолжал.

Спиноза, опираясь на это положение Декарта, развил учение о том, что богоподобие человека состоит в утверждающей и отрицающей воле, способности на любое высказывание или побуждение сказать «да» или «нет». Ведь именно тогда воля оказывается безгранична в сравнении с ограниченностью нашего видения, при которой мы никогда толком не знаем, стоило говорить «да» или «нет» или не стоило, достаточен ли был для этого повод или недостаточен. Наша воля действует так же, как инстинкт самосохранения у животных. Здесь философия нового времени порывает с предшествующей традицией: для схоластики инстинкту соответствовала «интенция», способность относиться к предметам, еще неизвестным на опыте, скорее знание, чем воля. Тогда как в философии нового времени воля позволяет объяснить, почему человек самостоятелен, хотя в его природе нет достаточных оснований самостоятельности, скажем, все мы в чем-то зависимы от своего характера.

Схоластика, например, в лице Дунса Скота (1266–1308) решала последний вопрос тем, что различала «первичные интенции» и «вторичные интенции». Первичные интенции – способность нашего разума отнестись к вещам: например, видя бегущего человека, мы понимаем, что он бежит, а не катится под уклон. Хотя у нас нет всего необходимого опыта, даже если мы бегали точно как этот человек, мы не катались под уклон, мы никогда не спутаем бегущего человека с катящимся под уклон. Но мы можем определять и бег как таковой, скажем, говоря, что катящийся под уклон мяч тоже бежит. Это уже будет вторичная интенция, у нас нет уже другого опыта, опытного знания всех вещей, способных «бежать», но при этом мы вполне можем определить для себя, что такое бег. Тогда характер просто будет относиться к первичным интенциям, а воля – к вторичным, и станет понятно, как, скажем, может спастись для Царствия небесного человек, обладающий дурным характером и не способный до конца его преодолеть.