Европейская мечта. Переизобретение нации

Как уже было сказано, понятия нации и идентичности в академическом дискурсе принято избегать или деконструировать. Такая фундаментальная критика идентичности недавно вновь прозвучала с большой эмоциональностью из уст антиковеда и синолога Франсуа Жюльена. В 2017 году вышла его книга «Культурной идентичности не существует»[323]. Стрелы, выпущенные в этом яростном памфлете против «идентичности», извлечены исключительно из колчана теории модернизации. Этот выпад, аналогичный тому, что шестнадцатью годами ранее сделал Лутц Нитхаммер, свидетельствует об одном: после смены интеллектуальной и академической парадигмы примерно в 2000 году теория модернизации остается в силе в качестве бесспорной, нормативной и универсальной интерпретационной модели. У этой модели определенно есть свой потенциал, который я не собираюсь здесь ни отрицать, ни обесценивать. Моя критика направлена лишь против той слепоты, с которой эта модель объявляется всеобщей, и недостаточной готовности признать ее исторические и культурные ограничения. Мое нижеследующее описание теории модернизации как западной интерпретационной и дискурсивной модели может показаться критикой идеологии. Однако у меня другое намерение. Идеологии есть и необходимы нам. Бесполезно сталкивать их друг с другом или приписывать их только другим. В глобализированном мире нам нужна нейтральная идеология, которая сочетается с обязанностью самокритично ограничивать собственную позицию, а также уметь переосмысливать и признавать иной образ мыслей. Видеть себя глазами другого не означает отказа от собственного мнения и критериев критической оценки. Но это означает умеренность гегемонистских притязаний, интеллектуальную гибкость, большее сочувствие и меньшее высокомерие и патернализм.

Из упомянутой выше триады понятий Жюльен для своей книги выбрал два – культуру и идентичность. Он желал бы их деэссенциализировать, что полностью соответствует нынешнему тренду. Вопрос лишь в том, против чего он, собственно говоря, выступает? Опасность заключения культурной идентичности в национальных границах мне представляется весьма правдоподобной. Если у нации есть четкие территориальные границы, то культуры развиваются по языковым границам, между нациями. Подобно языкам, они взаимно переводимы и при этом многое перенимают друг у друга и накладываются друг на друга. Все это справедливо и для культурных идентичностей. Почему бы и нет?

Жюльен писал книгу о том, как правильно обращаться с культурой. Для этого он заменил привычное представление о «культуре как капитале» (Пьер Бурдьё), или собственности, или инвентаре представлением о «культуре как ресурсе». Это прекрасная мысль, против которой никто возражать не станет. Такое понимание указывает на потенциал, который скрыт в культуре и который раскрывается при активном взаимодействии с содержанием культуры. Нужно вникнуть в содержание, чему-то научиться и что-то усвоить, чтобы по-настоящему почувствовать, насладиться и оценить тексты или картины, традиции или представления. Это давно известно теоретикам рецепции. Но Жюльен идет гораздо дальше, его мысль намного радикальнее. В своей книге он объясняет читателю, как обращаться с «культурой как ресурсом». Для Жюльена контакт с культурой достигает кульминации в нетривиальной, высокой, изменяющей мир встрече с великим мыслителем. Платон и Парменид – вот примеры таких культурных героев, которые говорят с нами из вечности, чтение и понимание которых требует абсолютно новых ответов, меняющих нашу жизнь и мир. Культура как ресурс, говорит Жюльен, заключается в таком прочтении текстов, когда встреча с великими классиками философии происходит «на равных», порождая радикально новые идеи. Общение с гениями преследует единственную цель – подтолкнуть к обновлению и переменам. Широкое понятие культуры Жюльен сужает или радикализирует до встречи гения с гением, озарения с озарением. Этот звездный час нельзя исключить, но возводить такую форму интеллектуального парения, переклички одного гиганта с другим, как выражался Ницше, к обязательной норме кажется чрезмерным преувеличением.

Аргументация Жюльена слишком претенциозна. Почему? Потому что он явно хотел бы исключить, даже запретить поддерживать и укреплять в какой-либо мере идентичность человека ссылками на культуру, традиции, образ жизни. Культуре запрещено одно: вступать в контакт с идентичностью. Лишь этим можно объяснить, почему Жюльен особенно акцентирует свое внимание на концепции ресурса: «Культура, понимаемая как ресурс, преследует в конечном счете обратную цель, а именно развитие экзистенциальных способностей субъекта и прежде всего способностей к освобождению, из которых произрастает сознание/совесть (conscience). Такое развитие субъекта состоит именно в том, чтобы посредством культуры обрести возможность преодолеть ограниченность собственного Я, выйти из слияния с миром и, следовательно, вырваться из подчинения, чтобы прийти к свободе – к тому, что я называю в прямом смысле существованием»[324].