Я могла бы принять тезисы и притязания Жюльена, если бы он говорил не о «культуре», а об «искусстве». Ведь он весьма точно описывает динамику «системы современного искусства», сформулированной в первые десятилетия ХХ века, в частности, Юрием Тыняновым или Томасом Элиотом. Теоретики эстетического модернизма в ту пору выдвинули концепцию динамичного понятия традиции, согласно которой каждому истинно художественному новшеству присуща сила всеобъемлющего изменения системы. Жюльен твердо стоит на почве этого эстетического модернизма, что делает ему честь, однако он ошибается, обобщая весьма узкое понятие искусства и отождествляя его с культурой. Это приводит к гротескному искажению. Жюльен явно не уловил глобального поворота 1990-х и 2000-х годов в концептуальной триаде «культура – идентичность – память», а потому продолжает яростно и упорно, как некогда Нитхаммер, сражаться с ветряными мельницами идентичности.
Хочу подчеркнуть, что многие места и тезисы книги Жюльена мне близки и очень нравятся. Но против чего я все более решительно возражаю, так это против универсалистских притязаний, с которыми он представляет в книге принципы западной теории модернизации. Я усматриваю в этом фундаментальный недостаток самопознания. Здесь отсутствует самокритичный взгляд на историческую случайность и географическую ограниченность собственного понимания культуры. Диапазон возможностей автономного и эмансипированного субъекта свободы, вольного от всех уз и привязанностей нации, этноса и пола, за которого ратует Жюльен, в реальности довольно ограничен. Автор выступает против идеологического использования идентичности, не догадываясь, что его собственное понятие культуры чрезвычайно идеологизировано. То, чего он взыскует как универсальной нормы, приемлемо и пригодно далеко не для всех. Начиная с 1980-х и 1990-х годов мы усвоили кое-что новое и знаем, что западный особый путь модернизации и самоосвобождения, ускорения и прогресса уже не годится в качестве универсальной мировой формулы.
В защиту «грамматики идентичности»
В теории идентичности важную роль играют противопоставления, которые используются отчасти для детализации, а отчасти в полемических целях: «idem vs ipse», «индивидуальный vs коллективный», «подчиненность vs свобода». Мне хотелось бы добавить еще одну оппозицию: «самокритичность vs самоутверждение». Лутц Нитхаммер боялся, что коллективная национальная идентичность автоматически выродится в шовинизм и гипертрофированное чувство общности. Вопреки всем опасениям Немецкий исторический музей, инициированный Гельмутом Колем и обустроенный Кристофом Штёльцлем, к этому не привел. В условиях демократии, где культивируется критическая рефлексия при самоопределении и самопознании, такой музей не представляет непосредственной политической угрозы.
Однако в настоящее время есть страны, где события развиваются по иному пути. Соседние европейские государства дают нам наглядные примеры воинствующего национализма. Так, хорватская писательница Дубравка Угрешич с тревогой следит у себя в стране за бумом национальной идентичности. В автобиографическом эссе она пишет, что слово «идентичность» вызывает у нее аллергию. Причина в передозировке: на родине она надышалась идентичностью, как цветочной пыльцой, что привело к физическому недугу и острой аллергической реакции:
Мои уши и барабанные перепонки подверглись на родине длительной и настойчивой атаке этого слова, меня будто избили. Неудивительно, что я испытываю к нему отвращение. Мои соотечественники слишком много кричали и скулили, лаяли и рычали, сверкали своими собачьими ошейниками, защищая свою идентичность. Поначалу ‹…› я уважала их стремление к идентичности. Лично у меня ее нет, и я в ней не нуждаюсь. Но потом во имя этой идентичности они стали бросаться друг на друга, как бешеные псы. И на меня скалили зубы. Как ты можешь жить без идентичности, ворчали они. Спасибо, мне она ни к чему; делайте, что хотите, а у меня на нее аллергия, вежливо отвечала я. Ничего не помогало, они навешивали на меня свои ярлыки, даже хотели надеть собачий ошейник ‹…› к счастью, я кое-как от них отделалась[329]
.