Европейские мины и контрмины

— И однако, — сказал он тихим голосом, — у него есть сила, воля, решительность, и я охотнее был бы с ним одним в союзе, чем во вражде, даже в том случае, когда удалась бы коалиция со слабой и ненадёжной Австрией и Италией. В ходу маленькая интрига, — сказал он после минутного размышления, — хотят вытеснить этого министра — императрица ревностно старается заменить его другой личностью, совершенно ей преданной.

Он улыбнулся с особенным выражением.

— Мне предлагали нити всей этой маленькой intrigue des boudoirs[84] — нелепость, нелепость! Такими паутинками нельзя сломить человека, подобного графу Бисмарку, нельзя свалить его с постамента, скреплённого железом и кровью. Притом какая выгода, если кормило государства окажется в слабых руках? Движение разовьётся с беспредельной ненавистью, начнёт преобладать революционный элемент, и непредвиденные катастрофы потрясут Европу. Нет, нет! — вскричал он. — У этого человека по крайней мере твёрдая рука, сильная воля, необходимая для управления судьбами государства, и сверх того, с ним можно прийти к соглашению. Если бы даже эта интрига осталась безуспешна, — продолжал он задумчиво, — то всё же было бы полезно моё содействие это может только улучшить положение, доказать моё доброе расположение и, быть может прибавить карт к моей игре.

Он опять взглянул на часы.

— Пора, — произнёс он с глубоким вздохом.

Болезненное выражение явилось на его лице.

— Какое мучение, — прошептал он, — этот смотр, эти часы, проведённые верхом на лошади, ценой каких забот и мучений покупается этот блеск на высоте земного могущества!

Он позвонил. В дверях во внутренние комнаты появился Феликс.

— Одеваться! Парадный мундир! — сказал император и отправился в свою уборную.

Граф Бисмарк сошёл в сопровождении генерала Фаве с лестницы и сел в свою карету.

— Мне очень жаль его, — сказал граф, откидываясь на подушки, — в нём много привлекательного, и, в сущности, он ведь сильно одарён от природы. Общественный строй в Европе многим обязан ему, хотя, правду сказать, он вызвал много опасных элементов, с которыми не так легко совладать. Как жаль, что он не может возвыситься до ясного понимания условий, до великих, плодотворных мыслей! Опять начнётся вымаливание того или другого вознаграждения: он желал бы иметь Бельгию, чтоб удалить орлеанский дом от пределов Франции. Я всё это выслушаю и буду молчать. Он желал бы помочь объединению Германии, чтобы подчинить её своей воле и получить вознаграждение — ошибается! Ибо я лучше предоставлю будущему незаконченное дело, чем куплю у Франции за такую цену объединение Германии! Какая неуверенность, если спрашивает у меля совета, как управлять Францией! Он хочет ввести конституцию, — сказал граф, улыбаясь, — и однако ж только сильное самодержавие может совладеть с этой вечно волнующейся французской нацией и сделать её могучей, сильной. Я считал почти несправедливым советовать ему конституционный опыт, но мог ли я дать ему совет, исполнение которого сделает Францию сильной и могущественной, ибо я хорошо вижу, что всё это рано или поздно окончится войной — жестокой, племенной войной?

Он задумчиво смотрел на оживлённую народом набережную, по которой ехал к предместью Сен-Жермен.

— Но я успокоил свою совесть, — говорил он далее, — указав ему исправительное средство: обладая последним, он может встретить все опасности, могущие возникнуть для него и для его династии из конституционного правления. Если он последует моему совету, — продолжал граф Бисмарк, улыбаясь, — то силы Франции будут связаны конституционным взаимодействием, по временам, когда его станет охватывать возрастающее движение, он совершит больший или меньший coup d'état[85]; действуя правильно, он удержится на престоле, и беспокойные французы не будут в состоянии начать внешние действия и предоставят германские дела самим себе!

Карета въехала на двор прусского посольства, граф Бисмарк зашёл на минуту в своё жилище и потом отправился на смотр.

Через час собравшаяся на дворе Тюильри толпа видела, как императорские экипажи подъехали к павильону Орлож. Вышел Наполеон III в парадной генеральской форме, с кармазинной лентой Почётного легиона, и, в сопровождении офицеров личной свиты, отправился в Елисейский дворец за императором Александром. Впереди ехали пикинёры, у дверец — шталмейстер Рембо в полной форме. Почётная сотня конных гвардейцев в роскошных мундирах, напоминавших древнерыцарскую одежду, скакала на чудесных вороных лошадях впереди и сзади коляски императора, бледное, усталое лицо которого составляло странный контраст с величественной роскошью поезда.