Европейские мины и контрмины

По правую руку императора Александра ехал на горячей лошади прусский король Вильгельм, выделявшийся своей военной осанкой. Его лицо с седой бородой казалось весёлым, светлые глаза смотрели на линию войск, которые должны были дать ему идею о военном могуществе Франции.

С левой стороны ехал император Наполеон. Его красивая, стройная лошадь шла спокойным лёгким шагом, и хотя император несколько сгорбился и не отличался своей прежней изящной посадкой, однако ж он казался на лошади моложе и сильнее, нежели в то время, когда шёл или стоял. Черты его лица были вялы, утомлены, глаза смотрели уныло и без блеска, и нередко он обводил задумчивым взглядом народную толпу.

За государями ехал прусский кронпринц, беседовавший с наследником-цесаревичем; вся свита императоров и короля ехала сзади своих государей; граф Бисмарк в белом мундире обращал на себя внимание знавших его лиц, но никто не глядел на серьёзного, молчаливого человека в прусском генеральском мундире, который ехал рядом с министром-президентом и спокойно смотрел на войска, растянувшиеся до горы Мон-Валерьен, на которой высилось мрачное и молчаливое укрепление.

Конечно, Франция слышала в истории похода 1866 года, и в описаниях жестокой битвы при Садовой имя генерала фон Мольтке, но большинство публики, мало заботящейся о подробностях событий, которые совершаются вне пределов Франции, позабыло это имя и оставалось безучастным к скромному мужу в королевской свите. Как заволновались бы эти массы и с каким напряжением обратились бы взоры всех на молчаливого полководца, если бы волшебник приподнял завесу будущего и показал, как этот муж победоносно поведёт немецкую армию к Парижу и протянет руку с грозной Мон-Валерьен к волнующейся столице.

Но будущее было скрыто, и взоры всех обратились после проезда монархов на бесчисленную блестящую свиту, которая развернулась, как павлиний хвост, и долго ещё следовала мимо рядов любопытных зрителей.

При приближении монархов шестидесятитысячное войско, стоявшее под ружьём на обширной равнине, пришло в движение. Престарелый маршал Реньо де Сен— Жан д'Анжели, командир гвардии и маршал Канробер, командовавший пришедшими на смотр войсками, отправились с многочисленным и блестящим штабом навстречу государям.

Когда же государи, приближаясь к войскам, показались у конца выставки, тогда армия отдала им честь: забили барабаны, зазвучали трубы, и в первый раз в эту минуту окрасилось лёгким румянцем бледное лицо Наполеона, и гордый луч заиграл в его взгляде, обнимавшем блестящие ряды войска, цвет его армии, хранителей славных преданий о великой эпохе его великого дяди.

Музыка первых полков заиграла русский национальный гимн, — вежливым наклоном головы благодарил император Александр за эту внимательность, и три монарха со свитой медленно поехали вдоль фронта.

В это время началось жужжанье и говор бесчисленных голосов, все болтали, сообщали друг другу замечания, смеялись, шутили, и все были счастливы и горды тем, что императорская Франция могла показать такой блеск и что иностранцы были свидетелями этого блеска, о котором расскажут в своих далёких родинах.

Были здесь и фенийский генерал Клюзере и молодой Рауль Риго. Они стояли близ дерева, к которому прислонился Жорж Лефранк. Мрачным взором смотрел Клюзере на монархов, между тем как Рауль Риго, улыбаясь и с выражением пресыщенности, поглядывал на торжественный блеск, вставя стёклышко в глаз и хлопая хлыстиком по сапогу.

— Вот едут главы трёх великих народов, — сказал Клюзере глухим голосом, — и вокруг них собираются ослеплённые защитники их прав, вооружённые и готовые ежеминутно пролить свою кровь за ярмо собственного рабства, и вся эта бессмысленная, глупая толпа радуется. Вы всё ещё убеждены, мой друг, — сказал он с горькой улыбкой, — что можно разрушить это искусно и крепко построенное здание силы и могущества, не прибегая к сильной, хорошо руководимой революции с военной организацией.

— Ба! — отвечал Рауль Риго. — Вы, дорогой генерал, отвыкли в Америке видеть этот блеск — он не ослепляет привыкших к нему глаз. Если вы внезапно нападёте на монархию, то все эти солдаты станут по привычке драться, как львы, за своего повелителя, и толпа примкнёт к ним для того только, чтобы сохранить престол, который так великолепно сияет на солнце, и ваше нападение послужит только к большему укреплению здания. Но последнее само собой распадается и разрушится, если станет терпеливо подрываться под него — станем действовать химически, — прибавил он с циничной улыбкой, — будем вливать серную кислоту и крепкую водку в спайки здания, и когда оно сделается достаточно рыхлым и дряблым, тогда довольно одного потрясения, и здание обратится в прах.

Он оглянулся вокруг и на минуту остановил взгляд на бледном молодом человеке с белокурыми волосами, крепкого телосложения, который выделился из толпы и смотрел на равнину лихорадочно горевшими глазами, между тем как холодная, злая усмешка играла на его тонких, сжатых крепко губах. Рауль Риго обратился к Клюзере.