Европейские мины и контрмины

— Я позабочусь, — сказал он, — чтобы этот молодой человек был похоронен и не попал в анатомический театр. Вы же, — продолжал он, кладя свою руку на руку маркизы, — обратитесь к Богу со смирением и раскаянием, чтобы Он простил вам смерть этой молодой жизни, богатой надеждами и любовью, жизнь преждевременно отнятую вами и отравленную отчаянием.

Маркиза привскочила, глаза её загорелись гордостью, губы скривились презрительной улыбкой; пронзительным голосом, напоминавшим шипение змеи, она отвечала:

— При виде этого трупа в моё сердце проникла скорбь и раскаяние, и если мои молитвы могут дойти до Бога, я стану ежедневно молиться за бедную душу, искренно любившую меня и хотевшую дать мне все сокровища любви и преданности. Но вы, граф, — продолжала она, гордо подняв голову и смело встречая взгляд графа, — вы не имеете никакого права увещевать меня к покаянию и раскаянию, потому что если есть здесь грех, преступление, то на этот раз запретный плод подан не женщиной, а мужчиной!

— Какой язык, — сказал удивлённый граф, почти испугавшись внезапного порыва женщины, которая, по-видимому, была в его руках, — какой язык… вы забываете…

— Я ничего не забываю, — возразила молодая женщина тем же пронзительным, шипящим голосом, — я ничего не забываю и говорю тем языком, на какой имею право. Я много грешила и буду отвечать сама за все грехи, содеянные по собственному моему побуждению, но совершившееся теперь дело не моё, и я никогда не посягнула б на него. Вы, граф, сказали мне, что я могу искупить грехи прежней жизни, став в ваших руках орудием для служения великому и святому делу, делу, от победы которого зависит благо человечества, делу, которому вы посвятили всю свою жизнь. Я согласилась, и для служения этому делу вы поручили мне достать бумаги, хранящиеся в известном ящичке — вы указали мне, какой дорогой идти для достижения цели, и я шла по ней в полном убеждении, что она истинная и благоприятная Небу. Я достигла цели, вы одобрили меня, и если при достижении этой цели пала жертва, то я никак не могу упрекать себя в том, ибо не по собственному желанию довела молодого человека до гибели, не по собственному желанию добилась его любви. Он должен был сделаться орудием для ваших планов и сделался, и если теперь орудие погибло, то вина в том не моя, а того, кто дал его мне в руки. Я жалею о бедняжке, и это нисколько не касается вас — вы не имеете права делать мне упрёков.

Граф молча слушал, удивление исчезло с его лица, последнее вспыхнуло румянцем; окинув взором всю фигуру молодой женщины, он сказал холодным тоном:

— Вы говорите таким языком, который нисколько не приличен вам. Прошу никогда не забывать, что вы в моих руках и что я могу уничтожить вас, если вы выйдите из повиновения.

— Только не в этом деле я в ваших руках! — вскричала молодая женщина. — Я действовала по вашему приказанию, и плоды моих трудов в ваших руках, вместе с тем и ответственность за деяние падает всецело на вас.

Граф привскочил, глаза его пылали гневом; он как будто хотел уничтожить маркизу.

Но прежде чем он сказал хоть одно слово, внезапная мысль мелькнула в голове молодой женщины, волнение её мгновенно стихло.

Ядовитая улыбка исчезла, глаза опустились, и потом, когда она снова подняла их, выражали только кротость и смирение.

Сложив с мольбой руки, она сказала мягким голосом, нисколько не напоминавшим прежний шипящий тон:

— Простите моё увлечение — вы знаете, как тяжело мне нести свои собственные преступления, так тяжело, что я невольно восстаю против всякого нового преступления, которое приходится брать на себя, преступление чужое, в чём вы должны сознаться. Моё повиновение, — продолжала она, — безусловно, и именно вследствие него пала эта жертва, для которой, я вполне убеждена, смерть была благодеянием, потому что избавила от жизненной борьбы, которая, быть может, довела б его рассудок до помешательства.

Граф долго смотрел на неё, гневное выражение исчезло с его лица, грусть омрачила его взгляд; откинувшись на подушки, он молча сидел около маркизы.

— Итак, вы привезёте ко мне барона Венденштейна? — спросила маркиза, подъезжая к дому. — Того молодого ганноверца, которому, без сомнения, не предстоит такой печальной участи, как бедному Жоржу Лефранку?

Граф медлил с ответом.

— Я подумаю, — сказал он наконец, — стоит ли цель игры с этим молодым, свежим сердцем.

Маркиза улыбнулась едва заметно.

Карета остановилась у её дома.

— Отвезти вас домой? — спросила молодая женщина, когда граф помогал ей выйти из экипажа.

— Благодарю, — отвечал граф, — я пойду пешком.

И, любезно раскланявшись, он хотел идти, как в ту же минуту вышел из дома маркизы лейтенант фон Венденштейн.

Граф взглянул на него с удивлением, между тем как маркиза, с торжествующей радостью во взгляде, отвечала прелестной улыбкой на поклон молодого человека.

— Вы позволили мне, маркиза, быть у вас, — сказал последний, — и я поспешил воспользоваться этим дозволением: к сожалению, я не застал вас дома и должен благодарить свою счастливую звезду, которая доставила мне случай встретиться с вами в эту минуту.