Европейские мины и контрмины

Долго расхаживали они под руку по широкому тротуару бульвара Мальзерб и вели оживлённый разговор; когда же наконец стали прощаться, фон Грабенов сказал со слезами на глазах, но твёрдым голосом:

— Я вечно буду вам благодарен — вы дали мне силу и жизнь, через несколько дней я возвращусь на родину и спокойно и непреклонно вступлю в борьбу с житейским горем. Дай бог, чтобы вы когда-нибудь могли возвратить мне счастье!

— Прощайте! — сказал граф в глубоком волнении. — У вас есть друг, и Господу угодно, чтобы вы получили свою милую из моих рук!

Пожав руку молодому человеку, граф направился к шоссе д'Антен, между тем как фон Грабенов возвратился домой.

— У них чистые и невинные сердца, — прошептал граф, — они должны быть счастливы, если сумеют перенести разлуку и сохранить верность. Быть может, мне суждено составить счастье этих детей и умолить мрачную тень несчастной жертвы, принесённой этой дьявольской женщиной, которая, впрочем, была моим орудием.

* * *

При появлении остального общества фон Венденштейн вышел из салона маркизы Палланцони на свежий ночной воздух. Глаза его горели упоением, пульс сильно бился, мысли были в беспорядке. Вся прежняя его жизнь, столь однообразно спокойная, несмотря на потрясающие события последнего года, исчезла из его памяти под влиянием блестящих волн парижской жизни, охватившей молодого человека, и среди всего этого радужного блеска возникал образ женщины, очаровавшей его душу своей чудной красотой и увлекавшей его своим смелым, гордым духом. Правда, рядом с этой роскошной, очаровательной картиной являлся бледный нежный образ с ласковыми глазами, но это воспоминание тихого прошлого с его грёзами и надеждами терялось в упоительном настоящем.

Что давно и бессознательно развилось в сердце молодого человека, когда он жадно вдыхал упоительный воздух большого света, то стало теперь очевидностью; он пал к ногам этой женщины, затронувшей все нити его жизни, он чувствовал на своём лице её дыхание, он отделился от окружавшего его течения и чувствовал пламенную любовь к маркизе.

Он не думал о будущем, не помышлял о прошедшем, он ощущал себя в огненных волнах непреодолимого чувства.

Он медленно шёл по улицам, едва обращая внимание на суету на бульварах, повернул в улицу Монмартрские предместья и вошёл в первый дом, где находилось его скромное жилище.

В глубокой задумчивости он прошёл в спальню, примыкавшую к салону. Его слуга, эмигрировавший ганноверский солдат, поставил лампу на стол и положил несколько писем.

В утомлении фон Венденштейн бросился, не раздеваясь, на стоявшее возле стола канапе.

Долго лежал он, погрузившись в глубокие думы; взгляд его стал влажным, горячее дыхание вырывалось из полуоткрытого рта.

— Можно ли назвать жизнью, — прошептал он, — моё существование на тихой родине, где один день однообразно сменялся на другой, где все чувства, медленно и спокойно зарождались и развивались, как цветки на ниве? О, жизнь, истинная жизнь со всеми её волнениями, со всей прелестью и сладостным упоением, жизнь большого света, охватывает меня только здесь, в центре Европы, увлекает в свой водоворот все мои чувства. Только здесь я понял, что значит любить, окунуться в упоительный поток пылкого блаженства!

Он закрыл лицо руками. Когда же через несколько минут он опустил руки, взгляд его упал на письма, которые положил его слуга на стол.

Почти машинально он протянул руку к ним и взял толстый пакет, ближе других лежавший к краю стола.

— Письмо от отца, — проговорил он, торопливо распечатывая его.

Он медленно прочитал отцовское послание, уведомлявшее его в простых словах обо всём случившемся в семействе и в кругу знакомых и в то же время тоном старинной дружбы внушавшее ему мужественно переносить невзгоды настоящего времени.

Он задумчиво положил около себя письмо. Простые, искренние слова отца раздались среди его упоенья, подобно вести из иного мира, с которым тесно срослись все нити его сердца.

В письмо оберамтманна были вложены ещё два другие письма.

Молодой человек взял одно из них — это было послание от матери.

Долго читал он строчки, написанные старой дамой, в которых чудилось ему веяние старого уютного дома в Блехове, его тихое, счастливое детство, весёлая юность. В коротких словах мать выражала ему свою разумную любовь и не забыла под конец упомянуть, чтобы он не портил белья и берёг здоровье в тревожной жизни Парижа.

Слёзы выступили на его глазах; с грустной улыбкой положил он письмо на стол и взял третье.

Он распечатал его почти с робостью — письмо было от Елены.

Увидев почерк молодой девушки, он невольно поднёс письмо к губам.