Европейские мины и контрмины

Лейтенант фон Венденштейн смешал в стакане портер с шампанским, которое подал ему лакей в графине, закурил сигару и встал в дверях салона, задумчиво смотря через высокие деревья на полуночное небо.

Между тем граф Шметтов, егермейстер датского короля, красивый мужчина, лет тридцати шести, белокурый, с длинными усами, сел за фортепьяно и начал, уверенно и с воодушевлением, род попурри из датских национальных мелодий.

— Наши северные напевы полны удивительной прелести, — сказал советник Мединг, когда граф перестал играть, — я чувствую в них силу и таинственную симпатию.

— Да, — согласился граф, — в наших народных песнях заключается глубокий мелодический элемент, однако я должен сказать, что ваши немецкие композиторы умеют превосходно подражать прелестной простоте народных песен.

И, сделав несколько вступительных аккордов, он заиграл мелодию:

По воле Божьей,
С самым любимым
Нужно расстаться…

Простые, потрясающие до глубины души звуки наполнили салон, разговоры смолкли или перешли в едва слышный шёпот.

Лейтенант фон Венденштейн вздрогнул при этой простой мелодии.

Точно по волшебству, представился ему за тенистыми высокими платанами блеховский дом со старинной комнатой, в которой жила и двигалась его любящая мать. В его душе живо возник тот печальный вечер накануне отъезда в армию, в который бледная и дрожащая Елена спела ему на прощанье эту песню, опять увидел он перед собой милые, искренние глаза, которые так любовно глядели на него, когда он вырвался из объятий смерти. И на его губах невольно явилось последнее слово песни: «До свиданья!»

Глаза его сияли чистым светом, счастливая, спокойная улыбка играла вокруг его губ. Блестящий, пленительный туман рассеялся, и когда граф Шметтов заключил свою игру тихим аккордом, молодой человек прошептал слова Фауста, изменив их:

— Земля исчезает, я снова принадлежу небу.

— Я очень люблю эту песню, — сказал Мединг, — вы правы, граф, она так прекрасна, что кажется, будто слышишь сохранившееся в народных устах предание о давно минувшем времени.

Подошёл фон Венденштейн.

— Я обдумал всё, — сказал он, — и завтра же могу привести дела в порядок и уехать в Швейцарию.

— Тем лучше, — отвечал советник Мединг, — чем скорее вы приедете туда, тем большую услугу окажете делу короля.

Вскоре общество разошлось.

Фон Венденштейн отправился домой, спокойный и весёлый, сомнение и борьба исчезли из его души, и вскоре он погрузился в мирный сон, полный чистых, прекрасных грёз.

Письмо Елены лежало около него на столике.

Глава сорок первая

В один из ноябрьских вечеров 1867 года принцесса Матильда сидела в восхитительном салоне верхнего этажа своего отеля на улице Курсель. Ещё не начались те большие приёмные вечера, на которых принцесса собирала вокруг себя всё, что было лучшего в Париже в числе сановников, дипломатов, художников и писателей; принцесса принимала только близко знакомых лиц.

Красивая головка дочери Жерома, с тонкими, умными чертами, с чёрными быстрыми глазами и чёрными блестящими волосами, опиралась на классически прекрасную руку, которая сохранила свою белизну и напоминала пресловутую руку великого дяди принцессы. При той позе, которую приняла принцесса, трудно было заметить её дородность, а судя по всей наружности, нельзя было дать ей столько лет, сколько она прожила в действительности.

У ног принцессы на мягкой подушке лежала маленькая собачка, дрожавшая от холода, несмотря на то что была укутана в толстый шерстяной плащ с меховой опушкой; вблизи от неё, на низеньких табуретах, расположились две другие собачки с длинной, шелковистой шерстью.

Салон был наполнен всем, что может соединить высокообразованный, иногда прихотливый вкус: по стенам висели масляные картины, изображавшие вестфальские ландшафты и сцены из народной вестфальской жизни, а рядом с этими картинами виднелись классические произведения итальянской школы, а также картины, написанные самой принцессой.

В одном уголку салона статс-дама Рейзе, красивая молодая женщина, готовила чай на маленьком столике.

Рядом с принцессой сидел Мединг, поверенный ганноверского короля.

— Очень жаль, — сказала принцесса, постукивая ногой о подушку своей собачки, — очень жаль, что нельзя осуществить немедленно наших идей о союзе ганноверского дома с Италией. Настоящее положение дел в последней принуждает отложить все проекты, а мне так хотелось, чтобы ганноверский дом мог, по своим будущим связям с великими державами, устроить свою будущность.

— Ваше императорское высочество знает, — отвечал Мединг, — что я немедленно сообщил те идеи, о которых вы сделали честь говорить со мной, однако внезапное и быстрое решение, кажется, очень трудно для моего всемилостивейшего государя, ибо при обсуждении этого вопроса надобно взять в расчёт различные обстоятельства, религию и принципы, выражаемые теперь в Италии, но которых ганноверский король не может одобрить в своём настоящем положении…