Европейские мины и контрмины

— Я чрезвычайно рад, ваше величество, — заговорил граф первый министр после небольшой паузы, — что генерал фон Мольтке так ясно и верно видит шансы войны, ибо чем меньше станем бояться столкновения, тем вернее избежим его. — Однако прошу у вашего величества позволения воспользоваться случаем для немедленного и предварительного обсуждения ещё одного вопроса. Вашему величеству известно, что уже с прошлого года Голландия стремится устранить право Германии держать гарнизон в Люксембурге. Высказывают опасения, коих, в сущности, не имеют, но которые служат теперь предлогом к настоящим действиям и которые, быть может, оказывают своё влияние на европейские правительства, тем более что при распаде германского союза изменилось и стало спорным положение Люксембургской крепости. Да и Франция никогда не упустит случая представить в виде угрозы занятие Люксембурга нашими войсками. Так как в начале дела я считаю справедливым и необходимым уяснить себе, какие уступки хотят и могут сделать стороны во время переговоров и так как в настоящем случае весьма важно отвести от себя даже тень подозрения в угрозе европейскому спокойствию, которую Франция охотно припишет нам, то я предлагаю вопрос: необходима ли Люксембургская крепость для оборонительной системы Германии? Если не нужна, то нам будет ещё легче привлечь на свою сторону кабинеты и изолировать Францию.

Король вопросительно посмотрел на генерала.

— Люксембургская крепость, — отвечал последний спокойно и твёрдо, — никогда не должна находиться в руках французов. Она может послужить нам серьёзным препятствием. Нам самим она не нужна и в случае надобности её можно заменить укреплённым лагерем при Трире. Впрочем, и этого не нужно, довольно имеющихся крепостей.

— Так что нет никакой опасности от полного устранения Люксембургской крепости? — спросил граф Бисмарк.

— Никакой! — отвечал генерал.

— Однако нужно подробно обсудить этот вопрос, — сказал король нерешительно и задумчиво.

— Без сомнения, ваше величество и подумает, — сказал Бисмарк, — чтобы я сам предложил уступки — нужно только уяснить себе, возможны ли вообще уступки для улучшения нашего политического положения. И мы не должны оставлять этого без внимания хотя бы по причине южной Германии.

— Неужели южные германцы могут предполагать в этом casus foederis[24]? — воскликнул Вильгельм.

— При вопросе о занятии крепости, — отвечал Бисмарк, пожав плечами, — я бы, конечно, не мог сказать «нет». Но если речь пойдёт об уступке германской области — это нечто другое. Это дело немецкой чести, и стоит позаботиться о том, чтобы его так поняла и признала нация!

— Принимайтесь же за работу, дорогой граф, — сказал король. — Я одобряю вашу точку зрения, но удерживаю за собой право решения в дальнейших фазах, а именно в отношении уступок. Вас, генерал фон Мольтке, прошу проработать касающиеся этого дела военные вопросы и завтра доложить их мне подробно в присутствии кронпринца. — Пришлите также Гебена! — прибавил он.

— Будет исполнено, ваше величество! — отвечал генерал.

Король дружески поклонился им, и генерал с графом ушли.

Глава седьмая

Приёмные салоны в доме министерства иностранных дел в Берлине ярко освещены: у канцлера северогерманского союза вечер, на который съезжаются члены рейхстага, дипломаты и прочие сливки столичного общества, состоящие в гражданской и военной службе, в финансовом мире, в мире искусства и науки.

Многочисленное общество сновало по скромно убранным комнатам. Высокие чины оживляли своими блестящими мундирами однообразие чёрных фраков мирных граждан; дипломаты с пёстрыми лентами и блестящими звёздами частью стояли группами и шёпотом вели между собой разговоры, частью прогуливались, вступая в беседу со знакомыми депутатами и извлекая из разговора сведения о внутреннем положении, по которым иностранные дворы, в силу своей прозорливости, составляли более или менее верную картину политической жизни в Берлине.

Несмотря на многочисленное общество в залах, к парадным дверям дома подъезжали новые экипажи и подходили новые пешеходы, ибо никто из приглашённых не хотел пропустить этих вечеринок-суаре, на которых можно было без всякого стеснения и официальности общаться с политическими и парламентскими звёздами и, быть может, заглянуть в тайны великой политической машины, приводившей в движение мир.

В первом салоне стоял Бисмарк, приветствуя вновь прибывших. Он то обменивался несколькими словами с членами дипломатического корпуса, то радушно пожимал руку депутату рейхстага; на нём был кирасирский мундир, беспечная весёлость выражалась в его чертах.

Он только что раскланялся с небольшим, невзрачным на вид господином с умным, резко очерченным лицом, в живых чёрных глазах которого светился тот еврейский ум, который замечается в потомках избранного народа, когда они рассуждают о вопросах искусства и политики.

— Очень рад видеть вас, доктор Ласкер, — сказал граф с безупречной вежливостью. — Вероятно, мы найдём ещё случай обменяться несколькими словами. Я хотел бы переманить вас у оппозиции, — прибавил он, грозя пальцем.