Европейское дворянство XVI–XVII вв.: границы сословия

Но не одни привилегии были основой интеграции шляхты как сословия. Не меньшее значение имела сама традиционная практика публичной жизни, создававшая иллюзию участия всей шляхты в управлении обществом и государством. Особенно важным это было для мелкой и беднейшей шляхты, которая не пропускала случая подтвердить свое исконное шляхетство участием в выборах поветового чиновника, в съезде, в сеймике, в ежегодных военных смотрах, в посполитом рушении, хотя бы и с самым скверным вооружением[560]. Наряду с этим, каждый шляхтич стремился иметь хотя бы самую маленькую, хотя бы и заведомо фиктивную, но признанную в шляхетском общественном мнении должность (уряд). Должности были очень разнообразны, и чаще всего не были сопряжены ни с какими реальными обязанностями, но тем не менее среди шляхты бытовало убеждение, что шляхтич без должности — все равно что пес без хвоста[561].

Наконец, громадное значение и в глазах современников, и в реальной жизни имели родственные связи и такое специфическое выражение общности шляхты данной территории, как соседство. Последнее понятие было введено в польскую науку А. Зайончковским, вызвало противоречивые отклики, но в итоге прижилось на страницах польских специальных исследований и обобщающих монографий[562]. Соседство — эта та совокупность связей общения, которая объединяла территориально компактную группу дворянства. Реализовывалась эта связь преимущественно во взаимных визитах и совместном времяпрепровождении, влекущем за собой, разумеется, и установление родственных отношений. Недооценивать значение этого факта в интеграции шляхетского сословия в рамках мелких локальных общностей, учитывая специфические черты шляхетского образа жизни[563], было бы, конечно, неправильно. Что касается семьи, то, хотя существуют разные оценки того, насколько она была многочисленна[564], несомненно, что шляхетская семья не выступала как нечто изолированное. Как фактор консолидации важна была не только семья как таковая, но все ее ответвления и родственные отношения, делавшие из каждой семьи ячейку большого родственного клана. Нужно, видимо, вслед за В. Лозинским и А. Зайончковским признать, что Польша и польская шляхта держались не индивидуальностью, не единицей, не личностью, а семьей, которая была элементом более широких родственных связей внутри шляхты. В целом принадлежность к шляхетству подразумевала наряду со статусом земельного собственника систему родственных связей, обладание земской должностью или хотя бы правом на нее и ведение определенного образа жизни.

Часто встречается мнение о сословной замкнутости и едва ли не кастовости польской шляхты в XVII–XVIII вв.[565] Однако это не вполне верно. Действительно, законодательство Речи Посполитой не раз стремилось установить крепкие и непроницаемые сословные границы. Однако сама многочисленность постановлений сеймов по этому вопросу показывает, насколько неэффективным оказывалось такое законодательство. Шляхта смешивалась с другими слоями населения как в деревне, так и в городе. Сам сельский уклад жизни исключал изоляцию шляхты — особенно мелкой и безземельной — от крестьянства, хотя в правовом отношении дистанция постоянно оставалась весьма велика. Сельская приходская общность включала шляхетский двор как свою неотъемлемую часть, и ни о какой сословной изоляции не могло быть и речи. Были нередкими, хотя трудно сказать, насколько массовыми, как случаи социальной и формально-правовой деградации шляхты, превращения ее не только реально, но и номинально в крестьян, так и противоположные ситуации — проникновения крестьян в ряды польского сельского дворянства. С не меньшей интенсивностью и постоянством аналогичный процесс шел в городе.